Читать книгу "Бабочки Креза. Камень богини любви - Елена Арсеньева"

За рулем уже сидел матрос. Сейчас он был в огромных очках, которые, кажется, называются «консервы». Они защищали от ветра глаза шоффэра.

— Садитесь! — крикнул «самокатчик».

Аглая растерянно огляделась. Честное слово, она готова была подчиниться, но никак не могла найти дверцу, через которую предстояло сесть в кабину. И ни шоффэр, ни «самокатчик» не делали попытки эту дверцу обнаружить и как-то помочь Аглае сесть в автомобиль.

Наконец, спохватившись, они помогли, но очень своеобразно: один подхватил ее и подпихнул снизу, второй схватил за плечи, в результате чего Аглая была весьма бесцеремонно втащена в авто, которое немедленно сорвалось с места.

Некоторое время Аглая пыталась устроиться так, чтобы ноги не торчали выше головы, но тут ей почему-то никто не помогал. Ну, с водителем все понятно: он всецело был занят, все же скорость у авто («Кадиллака»?) оказалась просто головокружительная: верст тридцать в час, не меньше! — а «самокатчик» просто сидел рядом с Аглаей и смотрел на нее с откровенным презрением.

Наверное, глаза у нее были очень уж вытаращенные, потому что он сказал скучающим тоном:

— Не извольте беспокоиться, товарищ комиссар, мы в два счета доставим вас к товарищу Хмельницкому.

И тут наконец до Аглаи вполне дошло, к чему привело ее любопытство, до чего довела страсть к переодеваниям.

— Послушайте, товарищи… — начала было она, однако прикусила язык. Ну и что она скажет этим двоим? Что она вовсе не комиссарша Лариса Полетаева, а Аглая Донникова, забредшая к доктору Лазареву в кухарки наниматься?

Спасибо, если мрачный человек, которого про себя она называла самокатчиком, станет ее слушать. А то выхватит револьвер да просто пристрелит, как белогвардейскую шпиёнку. Судачили бабы в очереди: мол, красные, которые нынче у власти, особо никого не слушают, сначала пистолет выхватывают и пуляют почем зря, а потом уже думают, в того ли стреляли; да только что толку мозги трудить, человек-то уже умер.

Умирать Аглае не хотелось. Во всяком случае, пока.

Но что делать? Что можно сделать?

Продолжать молчать и отдаться на волю рока?

Похоже, больше ничего ей не оставалось…

Пока Аглая пребывала в нервической задумчивости, автомобиль мчался вперед. Вот проехали базарную площадь, которая называлась Новая… Вот мелькнул Вдовий дом, единственный каменный и внушительный среди множества деревянных купеческих, напрасно пытавшихся пыжиться рядом со строгими и благолепными очертаниями Вдовьего дома.

Не было сомнений, что автомобиль держит путь в сторону Щербинок или Дубенок. Город кончился. С обеих сторон дороги потянулись домишки и огороды.

Интересно, куда они едут? В какой-нибудь штаб красных, что ли?

— Застава впереди, — вдруг проговорил водитель, полуобернувшись и блеснув своими «консервами». — Что делать?

— Да ничего, — спокойно, словно бы даже с ленцой, ответил «самокатчик». — Сам видишь, кого везем. Отбрешемся.

Застава представляла собой две телеги, поставленные поперек дороги. Обочь горел костерок, над которым что-то варилось в подвешенном на рогульку котелке. Водитель повел носом:

— Ушицу гоношат… Как пить дать плотвишка да пескарики. Юшка небось жидковата, зато духовита, аж слюнки текут! Может, реквизнем в пользу революции, а? Как мыслишь, Костик?

— Заткнись, — сквозь зубы буркнул «самокатчик» Костик. — Все б тебе жрать! Сначала вот ее доставим, потом все остальное.

— Схимник ты, Костик, схимник и монах, — недовольно проворчал водитель. — Что ты, что Гектор, оба вы угрюмые да злые, а таких удача не любит, понял? Удача легких любит, вон как Хмельницкий!

— Заткнись! — рявкнул «самокатчик», и его темные глаза отчетливо посветлели от ненависти. — Застрелю!

— Меня-то? Бей своих, чтоб чужие боялись? — огрызнулся водитель. — Ладно, молчу, угомонись, товарищ Константин!

Он притормозил и крикнул грубо, адресуясь к двум замороченным солдатикам, сидевшим у костра:

— А ну, пропустите! Чего нагородили тут?!

Солдатики и ухом не повели, продолжая наблюдать, как варится ушица. Но из-за телеги выскочил худенький востроносенький паренек в невообразимо революционном кожане.

— Пропуск и пароль! — выкрикнул он.

— На что тебе пароль? — скучающим голосом протянул «самокатчик» Константин, игнорируя требование предъявить пропуск. — Ты ж небось отзыва не знаешь!

— Как не знаю? — обиделся парнишка. — Я начальник караула, должен знать. Отзыв — «Максим».

— Тогда пароль «пулемет», — небрежно предположил Константин. Однако начальник караула рассердился:

— Неправильно! Говори пароль, не то!..

Он сделал угрожающий знак, солдатики у костра вяло отложили ложки и потянулись к винтовкам, лежавшим подле, на земле.

— Не то что? — хамским тоном поинтересовался Константин. — Стрелять в нас станешь? Да ты что, товарищ, не видишь, кого везем?

— А кого? — насторожился парнишка, уставляя свои небольшие, покрасневшие от усталости и революционной сознательности глазки в Аглаю.

— «Кого…» — возмущенно передразнил Константин. — Да ведь это ж товарищ Полетаева! Неужто вы не получили декрет оказывать ей всяческое содействие?

Маленькие глазки парнишки стали большими-пребольшими, и он запищал восторженным дискантом:

— Неужто сама товарищ Полетаева?! Та самая?! Да я ж только и мечтал, чтоб на нее поглядеть!

— Ну вот погляди малость да убирай телеги, нам спешить надобно, — велел Константин. Однако парнишка молитвенно сложил руки на груди и пялился на пассажирку авто так, словно она была не она, а революционные попугаи-неразлучники Маркс и Энгельс.

— Товарищ Полетаева… Миленькая, родненькая… Да вы ж для нас… Вы для нашей партячейки в Дубенках все равно что красная революционная икона! — строчил что твой «максим» паренек. — У нас же организация — вашего имени, так и зовется — «Партийная ячейка красной Полетаевой»! Мы ж ваш декрет «Дорогу летучему Эросу!» проштудировали от корки до корки, законспектировали досконально и прорабатывали на практических занятиях. Жена секретаря ячейки у нас акушерка, так что она производила телесный осмотр всех сознательных присутствующих мужского пола вымериванием через тарелку. У кого конец перевесится через тарелку, тому бутылка самогонки…

— Что? — пробормотала Аглая, не веря ушам и оглядываясь на своих спутников. — Что это значит?!

Ответа не последовало: молчание, воцарившееся в автомобиле, можно было не только услышать, но и потрогать.

А парнишка из Дубенок, коему, собственно, и адресовался вопрос, ничего не слышал и продолжал самозабвенно трещать:

— Как видите, народ у нас политически грамотный, относится к проработке директив с огоньком! Я вот однажды вечером шел из Нардома, завернул в чей-то предбанник, чтобы оправиться, чтоб на улице, значит, не гадить некультурно, — смотрю, идут двое. Я притаился и вижу: женщина и мужчина, Фанька-пишбарышня[1]и инструктор райкома Мануйлов. Смотрю, в баню заходят, уселись на полок, стали друг другу объясняться в любви и так далее. Потом Фанька говорит: «Сколько я перебрала мужчин, но на тебя нарвалась по моему вкусу». Потом Мануйлов говорит: «А вы когда-нибудь пробовали раком?» Фанька говорит: «Давай по-конски. Вот я стану раком, а ты… Только тебе с разбегу не попасть». Мануйлов говорит: «Попаду». Мануйлов отошел немного и побежал на нее. Она немного отвернулась — он мимо! Я грянул хохотать. Они выскочили без ума… У нас, конечно, есть еще несознательные — прослышали об этом, стали заявления в ячейку писать, но секретарь не дал ходу, говорит: «Мы по Полетаевой живем или нет?!»