Читать книгу "Братья должны умереть - Марина Серова"

Пока Москвичов даже не докопался до детдомовского прошлого погибших, не говоря уже о таинственном «братстве десяти». Если бы эти факты ему были известны, он наверняка бы не удержался и уже упомянул о них или хотя бы намекнул, а в первую очередь сократил бы список жертв с тринадцати человек до восьми.

«Возможность того, что Москвичов был связан с нашим источником, нельзя исключать», — решила я. Источник мог утаить от журналиста большую часть известной ему информации хотя бы из чувства самосохранения. Но сама по себе возможность этой связи, исходя из теории вероятности, стремилась к нулю.

Из всего этого следовало, что, во-первых, Москвичов наткнулся на «дело предпринимателей» совершенно случайно. Буквально наткнулся и немедленно ухватился за него, а уже затем начал раскручивать. В таком случае то, что сделал он это практически одновременно с нашими хвалеными аналитиками, являлось чистым совпадением. Надо сказать, аналитикам это обстоятельство плюсов не добавляло — их почти обскакал какой-то провинциальный журналистишка.

Во-вторых, Москвичов, несомненно, обладал острым умом и рано или поздно мог, откопать по «делу предпринимателей» что-то стоящее. Значит, мне надо поскорее установить с ним более тесные взаимоотношения.

И наконец, в-третьих, журналист в любой момент мог сам оказаться под ударом. Пока складывалось впечатление, что Москвичов ухватился за «дело предпринимателей», чутьем почувствовав, что что-то в Муроме нечисто, но не более того. «Дело» журналист состряпал, исходя из голых предположений и основываясь больше на профессиональной интуиции, чем на фактах, хотя на самом деле никакой достоверной информацией по этому «делу» до сих пор не владел. Возможно, он до сих пор сам не был уверен, не обернется ли его независимое расследование пшиком. И эта неуверенность в обоснованности собственных умозаключений в любой момент могла заставить журналиста сделать опрометчивый шаг, который вполне может оказаться последним в его жизни.

Это еще один аргумент в пользу того, что за Москвичовым следовало присматривать особо тщательно. И человеколюбие тут совершенно ни при чем. Специально защищать журналиста от неизвестного истребителя предпринимателей я не собиралась. Я не ангел-хранитель с крылышками, который только и думает о том, как бы уберечь от опасности каждого, кто на нее нарывается. У меня другие задачи. Да и крылышек нет. Но Москвичов, так же как и Ямской, мог сыграть роль наживки и вывести меня на организатора убийств или на непосредственного исполнителя заказов, если организатор и исполнитель, конечно, не являлись одним лицом. В последнем случае моя задача могла бы значительно упроститься.

В отличие от тележурналиста, сомнений в том, что некоторые из муромских предпринимателей перешли кому-то дорогу и теперь за это расплачивались, у меня более не оставалось.

Первоначальное задание Грома обязывало меня иметь некоторую долю сомнений в отношении насильственного характера смерти девяти (а возможно, и более) человек, внесенных аналитиками в список. Мне следовало самостоятельно разобраться в ситуации на месте. И если я получу доказательства, что все, над чем так упорно работала целая команда специалистов, что так будоражило Муром последние дни, что дало возможность Москвичову стать на ближайшее время едва ли не самым популярным человеком в городе, если я почувствую, что все это не чудовищное стечение обстоятельств, не «выступление» маньяка, невесть за что взъевшегося на предпринимателей, что високосный год или иные форс-мажорные обстоятельства не имеют к данным событиям ровным счетом никакого отношения, — в этом случае следовало забыть все «возможно», «если» и «не исключено». А все усилия нужно будет направить на поиски конкретного человека или группы лиц, организовавших вполне конкретные убийства вышеупомянутых девяти человек, для отвода глаз оформленные как несчастные случаи.

Несмотря на необходимость в соответствии со своими секретарскими обязанностями торчать в приемной администрации рынка от начала установленного рабочего дня и до самого его конца, обстановку на месте я изучала столь активно, что сейчас мне уже начинало казаться, что провела я в Муроме не три неполных дня, а три полных года. Одно то, что во время прогулки по центру города меня приветствовал как старую добрую знакомую каждый пятый встречный, говорило само за себя.

Таким образом я могла с чистой совестью заявить, что обстановку в городе изучила досконально. При этом окончательно пришла к выводу, что местных предпринимателей методично и, что немаловажно, профессионально истребляли. Прямых доказательств этого у меня пока не было, но по полученной генералом инструкции они, в общем-то, и не требовались. Гром ясно сказал: если чутье подскажет. Вот оно мне и подсказывало. Да так настойчиво, что я немедленно приступила ко второй, основной, части генеральской инструкции. То есть в качестве рабочей приняла версию, что предприниматели отправлялись на тот свет не случайно, а в результате хорошо организованной акции.

Организатора акции, скорее всего, следовало искать в ближайшем окружении погибших, и прежде всего среди тех из них, кто входил в детдомовское «братство». Значит, для начала предстояло выяснить, где на сегодняшний день находились двое из десяти «побратимов», след которых затерялся.

Здесь вышла небольшая накладочка. Если сначала предполагалось, что разыскивать предстоит только одного — того, который девять лет назад уехал в Нижний Новгород, после чего связь с ним оборвалась. Найденов Е. В. — так он именовался в аналитической записке. Муромский осведомитель знал только имя Найденова — Евгений. Не знаю, откуда аналитики выкопали первую букву его отчества, очевидно, из какого-то старого документа, случайно попавшего к ним в руки. Мне было лишь известно, что специально в детдомовском прошлом Найденова, равно как и убитых, пока никто не копался. Детский дом, в котором воспитывался Найденов, несколько лет назад расформировали, разворачивать же обширную сеть выявления связей на момент составления аналитической записки никто не стал из-за отсутствия времени и физической возможности. Так что это дело также свалили на меня, снабдив, правда, несколькими адресами, в числе которых был, например, адрес одной из воспитательниц, работавшей в детдоме до середины восьмидесятых годов.

Все из-за той же нехватки времени основная часть разрозненных данных, разными путями попавших в руки аналитиков, проверке не подвергалась. Поэтому некоторая информация оказалась устаревшей, в чем я уже убедилась.

Например, вышеупоминавшаяся Громом воспитательница детдома ушла на пенсию и уехала из Мурома. Ее бывшая соседка, которую мне с огромным трудом удалось разговорить, угрюмая старуха с недовольно поджатыми сизыми губами и выцветшими от времени и чрезмерного количества желчи глазами, сказала, что та еще несколько лет назад перебралась к дочери в другой город. В какой именно, соседка то ли не помнила, то ли не посчитала нужным сообщить.

Директор детского дома скончался около года назад в возрасте семидесяти двух лет. Его дочь, правда, сообщила мне адрес одного бывшего воспитанника, часто навещавшего пожилого экс-директора, который заменил многим ребятам отца и мать. Женщина также припомнила нескольких других «ребят», имевших уже детей, а некоторые — даже внуков, но ничего толком ни об одном из них сказать не смогла. Еще она вспомнила воспитанника того же времени, к которому относились и интересовавшие меня лица. Более того, она сказала, что он близко дружил с Володькой Ямским — моим временным дражайшим шефом. А что самое ценное: адрес этого ученика при сортировке отцовских документов после его смерти случайно не отправила в мусор вслед за остальной «макулатурой».