Читать книгу "Ледяной город - Карен Джой Фаулер"

Беседу троих женщин нарушил легендарный Кенни Салливан. Аддисон вышла на дорожку, чтобы сообщить ему о происшествии. Рима слышала, как прославленный почтальон заверяет ее, что спросит у соседей — конечно, со всей осторожностью. Может быть, кто-то из них видел еще что-нибудь.

Потом все трое уселись есть сосиски, пить чай и слушать радио. Аддисон и Тильда не раз и не два принимались уверять Риму, что она ни в чем не виновата. Обе повторяли это так часто, что та утратила доверие к их словам.

Рима была поражена. Преступление совершено в доме всемирно известной детективщицы, и никто, видимо, не собирается его раскрывать! Ей пришло в голову, что она-то и есть главная подозреваемая. Беспокойно ведущая себя девушка, только-только поселившаяся в доме, которая выдала малоправдоподобную историю и очень невразумительное описание злоумышленницы.

Как говорил Максвелл Лейн, «лучший способ снять с себя подозрения — это найти виновного». Будь Рима всемирно известной детективщицей, она бы знала, как это сделать. На месте Аддисон она как минимум обыскала бы комнату Римы. И единственное, что говорило в ее пользу, — то, что подозрение слишком уж явно падало на нее.

(2)

Но даже без Томаса Гранда в «Гнезде» хватало крошечных тел. В последующие несколько дней Рима обнаружила еще несколько жертв: «Смерть из коробки» — яд в овсяных хлопьях; «Один из нас» — гремучая змея в медицинском чемоданчике; «Вдова Рид» — тяпка в кустах. Последняя сцена была особенно кошмарной — капельки крови на листьях в саду и на плитах дорожки. Рима устыдилась того, что любила эту книгу едва ли не больше других, — она никогда не представляла себе таких подробностей. Домик из «Вдовы Рид» стоял в столовой.

А вот чего Рима не обнаружила: домика для «Ледяного города»; квитанций на оплату штрафа за собак; первой страницы письма на папиросной бумаге.

Однако ей удалось найти другое письмо на такой же бумаге, предположительно от той же самой женщины.

21200 Олд-Санта-Крус-хайвей

Холи-Сити, Калифорния, 95026

4 мая 1983 г.

Уважаемый Максвелл Лейн!

Надеюсь, что Вы получили мое письмо от 20 апреля, пусть даже и не ответили на него. Это не издевка, я и не рассчитывала на ответ. Полагаю, Вы просто сильно заняты преступлениями. А я кормлю кошек (я писала, что у меня их двадцать две?), притаскиваю их домой и выставляю из дома, и так до бесконечности, пока не зайдет солнце. «Заходите в любое время, — говорю я знакомым, — я всегда дома».

Кстати, после того письма я снова заглянула в книгу. Она просто не похожа на Ваши остальные. Нет, не в плохом смысле, но меня она как-то обескураживает. Может, в моем экземпляре не хватает страниц?

Конечно, я не детектив. Наверное, Вы поняли все правильно. Вы так хорошо разбираетесь в людях, а про меня никогда такого не говорили. Иначе у меня все сложилось бы по-другому. Вы мне всегда нравились, но, наверное, Вам это безразлично. Вы всегда были так строги к себе. Вы не могли знать, что случится потом.

Возможно, я буду писать снова. Не затрудняйтесь с ответом — Вы ведь так заняты.

С уважением,

Констанс Веллингтон.

Рядом с письмом лежала открытка, написанная той же рукой и подписанная тем же именем. Бумага была фирмы «Нью-Палмер» — Рима откуда-то знала это. Дата гашения марки — 6 июля 1976 года.

Возвращаясь к моему письму от 2 июля: Вы знаете, как кошки порой героически сражаются с воображаемыми врагами? Кажется, я сделала то же самое. Впрочем, не обращайте внимания.

Открытка изображала музыкальную группу. По курсивной надписи, составленной из веревок и лассо, можно был установить название: «Уотсонвилл каубой рэнглерз».

Что же касается «Ледяного дома», оставались еще второй этаж и студия Аддисон. Но Рима решила ускорить процесс и прямо спросила Тильду, где стоит кукольный домик.

— Я даже не могу сказать, что из какой книги, — отрезала Тильда. — Для меня они все просто пылесборники.

— Там должна быть кошка, — добавила Рима.

Но это не помогло делу: Тильда заметила, что кошки много где встречаются, — Рима, правда, пока не нашла ни одной. Похоже, Тильда не любила ни домики, ни разговоры о домиках, и Рима не стала настаивать.

Спросить Аддисон было нельзя, хотя Рима и не знала почему. Она ожидала, что рано или поздно разговор зайдет о ее отце. Ввиду его недавней смерти это было неизбежно, и Рима готовила себя к этому. Но разговора все не случалось, и Риме хотелось поторопить события. Во время их с Аддисон совместных трапез за столом часто повисало молчание. Бывает неловкое молчание, а бывает и легкое, дружеское. Как их различить?

Аддисон вела беседы на свой манер — большей частью рассказывая истории, в чем она, как и следовало ожидать, достигла совершенства; но совершенство это оставляло впечатление отработанности, так что, каким бы личным ни было содержание разговора, Аддисон всегда оставалась как бы за непроницаемой перегородкой. Тильда тоже рассказывала истории, но делала это ужасно. Она упускала важнейшую деталь, возвращалась назад, а потом спрашивала: «А я говорила, что он был слепой?», «А я говорила, что они были однояйцовые близнецы?», «А я говорила, что они ехали на лошади?»

В «Гнезде» Рима чувствовала себя на редкость комфортно. Ей нравилась ее комната. Ей нравилось глядеть на океан. Прошлой ночью, среди скольжения теней, тиканья часов, рокота волн и шума дальнего поезда, ей показалось, что кто-то крадется по чердаку прямо у нее над головой, где-то рядом с коробкой «Бим Лэнсилл». Но даже этот шорох был приятным, словно этот кто-то — то ли Максвелл Лейн, то ли та женщина, уцелевшая после Команды Доннера, — приглядывал за ней. Рима заснула, представляя себе, как этот человек все ближе и ближе подходит к ней. Если в «Гнезде» и бродили привидения, то они были свои, знакомые. Из Риминого племени. Из числа тех, кто выжил.

Вот только — сама-то она из этого ли племени? Пока сказать было трудно. Однажды за ланчем Аддисон рассказала историю, уже знакомую Риме. Было время, когда Рима охотилась за каждым ее интервью, а эта история проскальзывала в интервью часто — «Тайна А. Б. Эрли».

Не то чтобы Аддисон прямо обращалась к Риме — история прозвучала в связи с Мартином, сыном Тильды, которому в жизни не хватило материнской заботы. Но Аддисон, закончив, взглянула на Риму быстро и искоса, так, что та заподозрила: рассказ был адресован ей.

(3)

История начиналась с матери Аддисон, доброй женщины с сентиментальными представлениями о детях и их восхитительном воображении. Аддисон рассказала о своем триумфе, когда она поведала собравшимся гостям, что если загадать желание и задуть свечки на торте, то в небе зажжется столько же звезд. Каждая звезда, как она тогда считала, — это свечка, когда-то задутая детьми, а значит, им тоже можно пожелать чего-нибудь. Ей было шесть лет. Мать Аддисон пришла в полный восторг и потом не раз просила ее повторить представление, и закончилось все это для нее лишь в двенадцатилетнем возрасте.