Читать книгу "Тезка - Джумпа Лахири"

— Странно, я думала, что все индийцы — вегетарианцы, — с удивлением шепчет она мужу.

Начинается рисовая церемония. Это, конечно, условность, никто не ожидает, что Гоголь сразу же начнет с аппетитом уплетать рис и дал, но этот праздник — первый в бесконечном ряду празднеств, на которых он будет присутствовать, — служит торжественным началом его новой жизни. В соответствии с обычаем несколько женщин начинают подвывать. По кругу передают раковину, каждый пытается дунуть в нее, но вот звуков извлечь никому не удается. К голове Гоголя подносят траву и тонкую зажженную свечу. Ребенок завороженно смотрит на пламя свечи и, кажется, впадает в транс, открывая ротик при приближении ложки. Три раза он проглатывает кусочек пайеша. На глаза Ашимы наворачиваются слезы — от гордости за сына. Как жаль, что это не ее брат держит его сейчас на коленях, что рядом с ней нет ее родителей! Жаль, что некому благословить ее сына, положить руки на его лобик. И вот наконец настает время самой последней, основной части церемонии — предсказания жизненного пути. Перед Гоголем ставят большое блюдо, на котором лежит горсть земли, шариковая ручка и долларовая банкнота. В зависимости от того, что он выберет, ему суждено стать землевладельцем, ученым или бизнесменом. Большинство детей сразу хватают какой-нибудь из предметов, а порой и все сразу, но Гоголь не берет ничего. Он отворачивается от блюда, трет руками глаза и прячет лицо на плече у своего названого дяди.

— Скорее вложите деньги ему в руку, — говорит кто-то из гостей. — Американский мальчик должен быть богачом.

— Нет, — горячится отец Гоголя. — Давай, малыш, бери ручку!

Гоголь подозрительно рассматривает блюдо, переводит глаза на гостей — перед ним раскачиваются полтора десятка черноволосых голов. Воротник рубашки-пенджаби начинает натирать ему шею.

— Ну, давай же, Гоголь, возьми что-нибудь, — говорит Дилип Нанди, поднося тарелку к самому носу ребенка. Тот хмурится еще сильнее, его нижняя губка начинает дрожать. Он еще раз беспомощно оглядывается по сторонам и наконец разражается обиженным ревом.

И вот опять наступает август. Гоголю исполнился год, он уже может ходить, хватаясь руками за предметы, вовсю повторяет слова на двух языках. Мать он называет «ма», а отца «баба». Если кто-нибудь в комнате произносит его имя, он поворачивает голову и улыбается. Он спит по ночам, а также между часом и тремя часами дня. У него выросло семь зубов. Он постоянно подбирает с пола бумажки, пылинки и соринки и сует их в рот. Ашок и Ашима планируют свою первую поездку в Калькутту в декабре, во время каникул Ашока. И предстоящая поездка напоминает им об одной важной, но нерешенной проблеме — выборе официального имени для малыша. Они должны срочно придумать имя, чтобы вписать его в американский паспорт. За помощью они обращаются к бенгальским друзьям. Друзья предлагают десятки разных имен, но ни одно из них не нравится родителям Гоголя. К этому времени они уже поняли, что рассчитывать на письмо бабушки не имеет смысла. Не приходится им также рассчитывать и на саму бабушку, поскольку она не может вспомнить даже Ашиму. Но время еще есть — до поездки остается четыре месяца. Ашима жалеет, что они не могут поехать раньше, чтобы успеть на праздник Дурга-пуджа, но у Ашока есть только три недели в декабре — пройдут годы, прежде чем он сможет взять годичный творческий отпуск.

— Понимаешь, это как для вас, христиан, поехать к родителям через три недели после Рождества, — объясняет Ашима Джуди, пока они обе развешивают белье. На это Джуди замечает, что они с Аланом буддисты.

Ашима срочно вяжет свитера свекру, брату и трем любимым дядьям. Они все одинаковые — все из зеленой пряжи, все с V-образным вырезом, связаны изнаночными петлями на спицах номер пять. А для отца лицевыми петлями вяжется кардиган с широкими полосами орнамента по обеим сторонам от застежки. Ашима с удовольствием пришивает к нему красивые пуговицы и кладет в карман колоду карт, чтобы отец мог насладиться пасьянсом, когда у него выпадет свободная минутка. Кроме этого, она покупает ему три горностаевых кисти тех номеров, которые он перечислил ей в письме. И хотя они невероятно дорогие, гораздо дороже всех остальных ее приобретений, Ашок не ругает ее за излишние расходы. Однажды Ашима укутывает Гоголя в одеяльце, и они едут в торговый центр Джордан-Марш за сувенирами для всех домашних. Ашима покупает чайные ложечки и перкалевые наволочки, цветные и ароматические свечи, мыло на магните. Она покупает часы для свекра, дешевые шариковые ручки для племянников, нитки для вышивания матери и тетушками, пяльцы, наперстки. Она спускает все деньги, что у нее есть, до последнего цента. По дороге назад Ашима и Гоголь оба в приподнятом настроении — она из-за будущей поездки, он — поскольку только что поел. Гоголь засыпает, а Ашима стоит, обвешанная пакетами, хватаясь за коляску на поворотах, пока какая-то девушка не уступает ей место. Ашима благодарит ее, устало плюхается на сиденье, ставит пакеты себе под ноги. Глаза у нее слипаются, она прислоняется головой к окну, закрывает глаза и думает о доме. Перед ее мысленным взором встает черная решетка на окнах родительской квартиры, и ее Гоголь, одетый как маленький американец, играющий под медленно вращающимся вентилятором на огромной кровати. Она видит отца, лишившегося очередного зуба — его он потерял, как написала ей мать, прямо на лестнице. Она старается представить себе, что она почувствует, если бабушка не узнает ее.

Когда она открывает глаза, поезд стоит на ее станции и двери как раз открываются. В ужасе Ашима вскакивает с места, сердце ее бешено стучит.

— Пропустите, пожалуйста, простите, можно пройти, — бормочет она, протискиваясь сквозь толпу и волоча за собой коляску.

— Ох, — стонет кто-то, придавленный коляской, мужской голос произносит: — Мэм, сюда!

Какой-то мужчина придерживает двери, и Ашима выскакивает на платформу.

— Эй, — несется ей вслед, — а ваши вещи?!

Ашима в ужасе понимает, что забыла пакеты с подарками под сиденьем. Но уже ничего не сделать — двери поезда закрываются, и Ашима с Гоголем остаются на платформе. Поезд уже давно скрылся в тоннеле, платформа опустела, а Ашима все не может сдвинуться с места. Слезы текут у нее из глаз. Она толкает перед собой коляску по Массачусетс-авеню и горько всхлипывает. Она прекрасно знает, что уже не сможет вернуться в магазин и накупить сувениров во второй раз. До самого вечера у нее все валится из рук, когда она представляет себе неслыханное унижение — приехать в Калькутту без подарков, с одними свитерами и кисточками. Вечером, узнав о случившемся, Ашок звонит в отдел находок метро, и на следующий день им на дом привозят все пакеты — из них ничего не пропало, все цело, до последней ложечки! Это маленькое чудо необыкновенным образом связывает Ашиму с Кембриджем, в первый раз она понимает, что этот город стал ей родным, что и она признает правила его жизни. История чудесного возвращения потерянных вещей неоднократно рассказывается друзьям и знакомым на вечеринках и дружеских обедах. Друзья слушают рассказ, радуясь за Ашиму, изумляясь выпавшей ей удаче.

— Такое возможно только в Америке, — говорит Майя Нанди.

Некоторое время спустя посреди ночи раздается телефонный звонок. От резкого звука оба мгновенно просыпаются, как будто очнувшись от дурного кошмара. Еще до того, как Ашок снимает трубку, Ашима уже знает, что это — звонок из Индии. Несколько месяцев назад родные попросили дать телефон их кембриджской квартиры, и Ашима неохотно выполнила их просьбу, понимая, что родители используют его, только если случится что-то плохое. Ашок садится на кровати, отвечает усталым, хриплым со сна голосом, а Ашима тем временем подготавливает себя к худшему. Она опускает одну из решетчатых сторон детской кроватки, чтобы успокоить Гоголя, который зашевелился, потревоженный телефонным звонком, и перебирает в голове то, что ей известно. Бабушке уже давно перевалило за восемьдесят, она прикована к постели, практически безумна, не может самостоятельно ни есть, ни пить. Последние месяцы ее жизни наполнены болью, как для нее самой, так и для тех, кто знал ее в лучшие времена. Это не жизнь, нет ничего хуже такого бессмысленного прозябания. Ашима представляет себе, как ее мать говорит эти слова своим тихим, нежным голосом, прижимая к уху трубку соседского телефона. И Ашима понимает, что она выдержит, что она в силах выслушать известие о том, что Гоголь никогда не увидит свою прабабушку, которая выбрала ему имя, потерявшееся где-то над океаном.