Читать книгу "Джинса - Михаил Барановский"

Кирилл Кириллович покачал головой:

— Да, неплохо. Но целевая аудитория не наша. И ничего не сказано о полезных свойствах, о витаминах, микроэлементах и кальции…

— Мне кажется, надо придумать какую-то акцию, — продолжал гнуть свою линию Жора. — Например, собравший десять крышечек от йогурта, получает…

— …еще столько же крышечек совершенно бесплатно! — прервал его Ираклий.

— Нет же! Что-нибудь ценное.

— Палку «Московской» колбасы! — вставила Инна.

— Нет, это все не то! Нужен принципиально новый подход… — Кирилл Кириллович был раздосадован.

Тут слово взял Лазарь Моисеевич:

— Мне кажется, нам надо рекламировать не бактерии, не их полезные свойства, не витамины, содержащиеся в йогурте, не кальций и не акции…

— А что ж тогда? — удивился Жора.

— Нежность.

— В каком смысле? — не понял Кирилл Кириллович.

— Представьте себе мальчика и девочку младшего школьного возраста. Заботливые родители, отправляя их в школу, дают им по баночке йогурта. И вот на перемене дети уединяются, достают из своих портфелей этот йогурт, нежный, как они сами и как их чувства друг к другу. Они едят йогурт и смеются. А слоган, по-моему, должен быть такой: «Нежный, как первая любовь».

Все молчали. Инна вытерла платком навернувшуюся слезу и громко шмыгнула носом.

Кирилл Кириллович снова протер очки галстуком, И УВИДЕЛ ОН, ЧТО ЭТО ХОРОШО.

— Да, это хорошо. Это очень хорошо!

И БЫЛ ВЕЧЕР…

20

Ираклий открыл дверь в контору. Одной рукой он придерживал за талию Долли, другой — нащупал выключатель и включил свет. В офисе было безлюдно и тихо. Он прижал к себе Долли и под музыку, которая звучала только в его голове, закружил ее в танце. Она прильнула к нему всем телом, слилась с ним в ритме, покорно следуя всем его па. Она была послушна, смиренна, податлива и лишь легонько щекотала своей челкой его щеку. Внезапно директорская дверь отворилась. В темном проеме, щурясь от яркого света, появилась голова Кирилла Кирилловича. Она была обрамлена ореолом стоящих дыбом, взъерошенных волос цвета баргузинского соболя.

Музыка в голове Ираклия тут же оборвалась, движение было прервано, а объятия — разомкнуты.

— Кирилл Кириллович? Добрый вечер.

Тут Долли сделала эффектный финальный поклон в сторону зрителей. Кирилл Кириллович протер заспанные глаза. Ираклий помог Долли выпрямиться.

— Это еще что такое? Что это вы, Ираклий, среди ночи, да еще и с женщиной?

Ираклий почувствовал себя неловко:

— Кирилл Кириллович, она… — он скосил взгляд в сторону Долли, — …она не женщина.

— Извините. — Кирилл Кириллович вынужден был признать допущенную бестактность: — Я хотел сказать, с девушкой…

Ираклий крепко держал Долли за бок.

— Она не девушка…

— Что это вы в нее так вцепились?

— Это кукла, Кирилл Кириллович, — попытался объяснить Ираклий. — Как бы манекен…

— Манекен… — повторил за ним директор с нескрываемой иронией. — Ираклий, как вам не стыдно? Я же вижу, что она просто вдрызг…

— Нет, Кирилл Кириллович. Она трезвая. — Ираклий чувствовал, что подбирает какие-то не те слова. — В смысле она не пьет, — тоже вышло как-то не очень. — Вообще.

— Трезвая… — снова уцепился за слово Кирилл Кириллович. — Да она ж на ногах не стоит. Ну-ка, отпустите ее, вот отпустите.

Ираклий, повинуясь директорской воле, убрал руку, придерживавшую Долли за талию. В тот же момент «девушка», как подкошенная, безвольно рухнула на пол, акцентированно хлопнув затылком по паркету.

Кирилл Кириллович метнулся к пострадавшей.

— Что ж вы делаете, Ираклий! У нее же теперь сотрясение мозга будет!

— Не будет, — безучастно ответил Ираклий. — У нее, Кирилл Кириллович, нет мозгов.

Директор склонился над Долли.

— Да я вижу, что нет мозгов! Были бы мозги — не наклюкалась бы до потери пульса.

Кирилл Кириллович сокрушенно вздыхал, ползая на корточках вокруг бездыханного тела, не зная, что предпринять.

Ираклий достал из кармана и развернул сложенные вчетверо бумаги, по сложившейся традиции протянул их директору:

— Кирилл Кириллович, вот ее документы.

— Я без очков не вижу.

— Тут сказано, что это кукла. Зовут ее Долли. Мне ее один человек подарил.

— Кукла? — в изумлении отпрянул от тела директор.

— Ну да! Я ж говорю.

Кирилл Кириллович был потрясен:

— Для секса, что ли?

— Ну, как бы да… — вынужден был признать Ираклий. — Но мы можем использовать ее, как модель для съемок.

Кирилл Кириллович брезгливо поднялся с колен:

— Содом и Гоморра…

Ираклий спешно сгреб Долли с паркета.

— Можно она тут побудет? А то у меня мама дома…

Ираклий бережно усадил Долли на стул в самом углу приемной.

— Я ее вот тут посажу. Она вам не помешает… А утром что-нибудь придумаю. Ладно?

Кирилл Кириллович грустным, внимательным взглядом осмотрел Долли и тяжело вздохнул:

— Да делайте что хотите… Дожили… Черт знает что…

— Только до утра, Кирилл Кириллович… Только до утра, — сказал Ираклий и быстро вышел из офиса.

21

Даша сидела перед телевизором в съемной квартире на «Кантемировской». Так проходил каждый вечер. Она смотрела телевизор и ела. Ела и смотрела телевизор. Причем не важно что. И ела все подряд. Так проходили дни, месяцы… «Так может пройти вся жизнь, — говорила она себе, намазывая хлеб маслом и поливая вишневым вареньем. — Телевизор — голубая смерть», — говорила она себе, удобно устраиваясь на диване.

По телевизору, как всегда, показывали очень активных людей. Они бегали, прыгали, били по воротам и по мордам, преследовали грабителей, солировали в оркестрах, призывали к насилию и свержению существующего строя, путешествовали и даже меняли сексуальную ориентацию. Если все время смотреть телевизор, то может даже показаться, что ты остался один в этой позе, а все остальные только и заняты тем, что вырабатывают адреналин, а не только холестерин, газы и продукты распада, как некоторые.

Где-то на апогее конфликта в Ливии, когда натовские истребители уже готовы были нанести бомбовые удары по позициям противника, в кариесе третьего верхнего премоляра застряла мясная жилка. Буженина оказалась суховатой и пересоленной. Натовцы поставили кому-то там ультиматум. Язык ожесточенно атаковал эту мясную крошечку, но он большой и неповоротливый, а крошечка совсем маленькая, засела в окопе кариеса и была неуязвимой. Пришлось вставать и искать зубочистку. Чем там закончилось у натовцев с ливийцами — ускользнуло. Как, впрочем, и волнения в Джакарте.