Читать книгу "Шоколадная война - Роберт Кормир"

Теперь, глядя, как отец возится на кухне, собирает на стол — какой уж там доктор! — а жена у него умерла и единственный сын считает его жизнь тоскливой и бесцветной, — Джерри совсем загрустил. Духовка пискнула — значит, еда разогрета.

Позже, перед сном, Джерри посмотрел в зеркало и увидел себя таким, каким, должно быть, видел его тот парень на площади, — типичным лопухом. Точно так же, как недавно ему удалось разглядеть в отцовском лице материнское, теперь он различал черты отца в своих собственных чертах. Он отвернулся. Ему не хотелось быть отражением отца. При одной мысли об этом его пробирала дрожь. Я хочу сделать что-то, стать кем-то! Но что? Кем?

Футбол! Он войдет в команду. Это уже кое-что. Или нет?

Без всякой причины ему вспомнился Грегори Бейли.

Глава десятая

Впоследствии Арчи вспоминал, что брат Леон слишком уж драматизировал предстоящую распродажу и таким образом поставил в трудное положение себя, Стражей и всю школу.

Для начала он устроил особое собрание в часовне. После службы, молитв и прочего религиозного лицедейства он принялся вещать о чести школы и тому подобной ерунде — но в этот раз на новый лад. Стоя на кафедре, он подал знак горстке своих прихвостней, и те внесли в зал десяток больших картонных плакатов, на которых были перечислены в алфавитном порядке все учащиеся школы. Рядом с фамилиями стояли пустые прямоугольники — в них, объяснил Леон, будут вноситься данные о том, сколько шоколадных конфет продал каждый ученик.

С откровенным злорадством зрители наблюдали, как шестерки Леона пытаются приклеить свои плакаты скотчем к стене позади сцены. Плакаты упрямо падали на пол, отказываясь держаться на липкой ленте. Стена здесь была сложена из бетонных блоков, так что кнопки, разумеется, не годились. В зале засвистели, зашикали. Брат Леон выглядел недовольным, отчего свист и улюлюканье сделались только громче: ведь на свете нет ничего прекрасней, чем вид раздосадованного учителя. Наконец плакаты кое-как прилепили, и брат Леон взял слово.

Арчи не мог не признать, что спектакль был разыгран мастерски. Прямо как на вручении «Оскара». Брат Леон обрушил на них настоящую Ниагару: честь школы, традиционная распродажа, которая еще никогда не проваливалась, страждущий директор в больнице, братство Тринити, нужда в средствах, которые позволят этому величественному храму образования работать на полных оборотах. Он вспомнил былые триумфы, витрину с трофеями, установленную в главном коридоре, ту непреклонную решимость — победа или смерть, — которая всегда помогала питомцам Тринити добиваться своей цели. И т. д., и т. п. Чистая дребедень, конечно, однако, если за дело брался такой человек, как Леон, мастер охмурять словами и жестами, результат мог получиться впечатляющий.

— Да, — торжественно возгласил Леон, — в этому году норма увеличена вдвое, но лишь потому, что нынче на карту поставлено больше, чем когда бы то ни было. — Его голос разливался по залу, точно звуки органа. — Каждый должен продать пятьдесят коробок, но я знаю, что каждый будет счастлив внести свою лепту. Больше чем лепту. — Он повел рукой в сторону плакатов. — Обещаю вам, друзья мои, что еще до окончания продажи напротив фамилии каждого из вас появится число «пятьдесят», означающее, что вы исполнили свой долг перед Тринити…

И дальше в том же роде, но Арчи уже перестал его слушать. Слова, слова, слова — их поток в школе никогда не иссякал. Арчи невольно поежился, вспоминая последнее собрание Стражей, на котором он сообщил, что брат Леон попросил у них поддержки и получил от него, Арчи, заверение в том, что эта поддержка будет оказана. Арчи удивила реакция Стражей — ропот, полный сомнения и недовольства. «Ну ты даешь, Арчи, — сказал Картер. — Мы же никогда не лезли в такие дела». Но Арчи, как всегда, переубедил всех, заметив, что обращение Леона за помощью к Стражам свидетельствует о силе, которую набрала их организация. Да и вообще, подумаешь, какая-то вшивая распродажа! Но теперь, слушая, как распинается Леон — как будто в крестовый поход их отправляет, — Арчи и сам что-то засомневался.

Поглядев на плакаты и отыскав там свое собственное имя, Арчи прикинул, как будут проданы отведенные ему пятьдесят коробок. Естественно, у него и в мыслях не было торговать конфетами самостоятельно. В последний раз он занимался этим в девятом классе. Обычно он находил какого-нибудь мальчишку, который охотно соглашался продать коробки Арчи вместе со своими, воображая, будто это что-то вроде поощрения со стороны такой влиятельной личности. Но в этом году он, пожалуй, распределит бремя между несколькими подручными: выберет, скажем, пятерых и прикажет им продать всего по десять лишних коробок. Это же лучше, чем нагружать одного целой партией, верно?

Откинувшись на спинку сиденья, Арчи умиротворенно вздохнул, довольный тем, каких высот достигает порой его чувство справедливости и сострадания к ближнему.

Глава одиннадцатая

Такое можно было бы увидеть разве что во время атомного взрыва.

Началось с того, что Брайан Келли взялся за свой стул, и тот рухнул.

Потом все стало происходить одновременно.

Пробираясь между рядами парт, Альберт Леблан задел одну из них — она истерически задрожала и развалилась. Сотрясение, вызванное ее падением, повергло на пол соседнюю парту вместе с двумя стульями.

Джон Лоу как раз хотел сесть и в этот момент услышал грохот рухнувшей мебели. Он обернулся и при этом слегка оперся на свою собственную парту. Та распалась прямо перед его изумленным взором. Отскочив назад, он ударился о стул. С его стулом ничего не случилось. Но стоявшая позади парта Генри Кутюра отчаянно задрожала и грянулась оземь.

Тарарам был оглушительный.

— Боже мой! — воскликнул брат Юджин, войдя в комнату и увидев, что в ней творится. Парты и стулья разваливались, словно их подрывали волшебными динамитными зарядами, которые срабатывали беззвучно.

Брат Юджин бросился к своему столу, к этой безопасной гавани, где учитель всегда мог найти защиту. Под его рукой стол шатнулся, накренился, как пьяный, и — о чудо! — остался стоять в этом странном положении. Однако его стул упал.

В комнате началась буйная, веселая суматоха. Поняв, что происходит, ребята принялись метаться по классу номер девятнадцать, толкая все парты и стулья подряд, с восторгом глядя, как они рушатся, и опрокидывая те упрямые предметы мебели, которые отказывались падать без дополнительной помощи.

— Клево! — завопил кто-то.

— Стражи! — выкрикнул кто-то еще, воздавая должное тем, кому оно причиталось.

Разрушение класса номер девятнадцать заняло ровно тридцать семь секунд. Арчи засек время, стоя на пороге. Когда он смотрел, как комната обращается в руины, в груди у него вскипал восторг — это был сладостный миг торжества, компенсирующий всю остальную дрянь, его паршивые оценки, черный ящик. Наблюдая за разыгравшейся свистопляской, он понимал, что это один из его главных триумфов, одно из тех рискованных заданий, которые сторицей окупают вложенные в них труды и становятся легендами. Он представлял себе будущих учеников Тринити, с восхищением обсуждающих тот день, когда взорвался класс номер девятнадцать. При виде разнесенной вдребезги комнаты он едва сдержал ликующий возглас — это дело моих рук! — и увидел дрожащий подбородок брата Юджина и его искаженное ужасом лицо.