Читать книгу "Американские каникулы - Эдуард Лимонов"

Энтимолог, леди Бабочек занималась бабочками в течение сорока пяти лет своей жизни. Она коллекционировала бабочек на Новой Гвинее и в Австралии и, без сомнения, имела там очень хорошее время. Она родилась в Техасе. Сын ее почему-то живет в Саудовской Аравии. Бывает. Любопытна фамилия человека, ответственного за кремацию Баттерфляй-леди, — Пол Мортуари. По-русски это звучит как Пол Смертнов. Или Павел Смертин.

Зловещий юмор в объявлении о смерти мистера Дойла Гуднайт. Так и хочется сказать ему вслед: «Гуд найт[9], мистер Гуднайт!» Ему было 72 года. Тоже ранний мертвец, мог бы еще и пожить.

Мистер Гуднайт, кроме всего прочего (двадцать один внук и шесть правнуков), был владельцем моста. Да… Я думаю: «Интересно, а знал ли он Баттерфляй-леди? По возрасту они очень друг другу подходили. Может быть, они даже были любовники… Может быть, она забегала за бабочками к нему на мост?» От этого предположения мне становится тепло и весело, и как бы не зря жили Баттерфляй- леди и мистер Гуднайт.

А вот сообщение из области апокалиптической. О том, как двадцатый век медленно убивает певицу. В певице уже только 54 паунда. Ее рвет от паров газолина, она уже три года не выходит из квартиры. Ее лицо вспухает от облучения, исходящего от экрана телевизора, и от употребления телефона. Она жива все эти три года только благодаря установленным в ее квартире машинам, фильтрующим воздух. Если ее друзья вдруг хотят навестить ее (десять из них постоянно хотят, безумцы!), они должны надеть только коттоновую одежду, они не употребляют никаких духов или дезодорантов, по крайней мере за 24 часа до визита, и старательно моются перед визитом нежным детским мылом. Певицу рвет также от «вхождения в контакт» со сделанными машинным способом тканями в коврах, занавесках и мебели. Она может есть только натуральную пищу.

Певицу пытаются спасти — перевезти из Англии в Даллас, где специальная клиника уже собрала двадцать пять (!) пациентов, страдающих этой же апокалиптической болезнью, называемой врачами «тотальной аллергией». Болезнь будущего.

Не хотел бы я побывать в квартире певицы. Мне пришлось в 1972 году в Москве ухаживать за одиноким соседом по квартире, умирающим от рака желудка. Его тоже рвало, даже от воды. Уже за несколько недель до смерти он был похож на саму смерть — до того был истощен. Помню, что у меня тогда был именно пик одной любовной истории, и я днями ебал в комнате великолепную чужую жену 22 лет, в то время как за стеной рвало бедного обреченного мужика. Мы стонали и орали от страсти, он — от боли. Ему было слышно нас, нам — его.

Одни индивидуальности в этом мире стараются уйти от страданий, другие их ищут. В той же неугомонной и как всегда эксцентричной Англии предприимчивый сержант Боб Акраман открыл на территории парашютной тренировочной школы полную великолепную копию нацистского концентрационного лагеря эпохи второй мировой войны, где всего за 30 английских паундов вы можете провести уик-энд как узник концлагеря и подвергнуться там всевозможным унижениям. «Заключенные» принуждены были простоять несколько часов в тяжелом ноябрьском дожде, а также принуждены были переносить «тяжелые объекты», — повествует очевидец-корреспондент, посетивший лагерь.

Концентрационный лагерь имеет заграждения из колючей проволоки, смотровые вышки, а также специальные сильные и движущиеся прожектора.

Охрана лагеря одета в соответствующую второй мировой войне немецкую униформу. «Рацион узников, — гордо сообщил корреспонденту Боб Акраман, стоя на плацу в небрежно наброшенной на плечи эсэсовской шинели, — у нас ничем не отличается от рациона таких лагерей, как Треблинка и Дахау». Черствый хлеб и водянистая похлебка — его основные компоненты.

Среди сорока «узников», находившихся в лагере («Все мужчины, ни одной женщины», — заметил корреспондент), были: учитель, сантехник, доктор, два агента по продаже недвижимости, пожарник. Остальные тридцать четыре человека оказались бизнесменами. Оказывается, вот кто обладает в наши времена наиболее пылким воображением — бизнесмен!

Ограничусь коротким сообщением, хотя следовало бы рассказать подробно о любопытнейшем экземпляре — о мистере Лайонсе, одном из активистов лондонской же группы «Выход» — общества по пропаганде самоубийств и помощи в их осуществлении. Этот индивидуум обвиняется в пяти случаях подстрекательства к самоубийству и четырех случаях помощи в самоубийстве. И в одном случае, согласитесь, скорее необыкновенный мистер Лайонс надел на голову женщины-самоубийцы пластиковый мешок, но, как сообщает газета, «перенес определенное разочарование, так как его жертва оказалась много более трудным случаем, нежели он ожидал…» Очевидно, не очень хотела умирать жертва или, находясь уже в пластиковом мешке, передумала?..

Но лучше закончим этот маленький экскурс по обворожительному миру преступлений и смертей веселым взрывом, происшедшем в городке Винчестер, штат Вирджиния, где взорвалось, нет, не одноименный выделывающий «винчестеры» завод… но хлебное тесто. Хлебное тесто, взорвавшись, выбило окна в смесительном зале хлебного завода и серьезно повредило потолок. Пострадал также и один из рабочих хлебного завода. Его даже задержали на некоторое время в больнице для лечения задетых взрывом глаз.

Взрыв же произошел оттого, что влага в воздухе соединилась с ингредиентами сухого хлеба, сухой хлеб затвердел, вызвав перегрев оборудования и химическую реакцию, результатом которой был взрыв, вышибший окна в 30 на 30 футах зале.

Фамилия пострадавшего рабочего была Пол Пуффенбергер.

Мой лейтенант

Я жил в Нью-Йорке уже неделю, а никого еще не выебал. Приплюсовав к этому еще несколько дней в Лос-Анджелесе, в которые я тоже никого не выебал, получалось около десяти дней без секса. Я загрустил. Мне показалось, что мир меня не хочет. Конечно, можно было пойти и взять проститутку, но их отталкивающие манеры и вечная профессиональная жажда наживы и привычки к обману («Это будет стоить тебе еще двадцать баксов, друг!») меня злят.

Упомянул имя Даян мой старый приятель… Мы с ним сидели в кафе на Мак-Дугал-стрит и лениво разговаривали. Мне мужчины — во всяком случае, большинство мужчин, исключения я делаю только для особой категории гомосексуалистов — давно не интересны. Даже более того, они для меня неодушевленны. Все их заботы в этой жизни меня никак не затрагивают, их проблемы — не мои проблемы, спорт меня не интересует, их священные веры в тот или иной политический строй попахивают для меня дикарем и его дубиной… и вообще, кроме физической силы, это существо, на мой взгляд, совершенно ничем не обладает. Самое большее, что может сделать мужчина, — быть зловещим.

Но все равно я убивал свой вечер с этим более чем пятидесятилетним человеком, мне хотелось быть благодарным ему за много лет назад оказанные услуги. В тяжелые для меня времена здесь, в Нью-Йорк-Сити, он помогал мне — давал плохо оплачиваемую, очень плохо оплачиваемую, но работу; и вот спустя пять лет я сидел с ним, и мне было неимоверно скучно. Он то затихал, переваривая пищу (мы только что отобедали), то говорил вдруг что-нибудь официанту на ужаснейшем английском языке, чего-то от бедного парня домогаясь. Кажется, мой друг утверждал, что кофе у них плохой, и, может быть, учил официанта, как готовить хороший кофе… После урока, данного официанту, он, очевидно поняв, как мне скучно, стал рассказывать, что наш общий знакомый, старый художник, поселился вблизи авеню Си, а над ним, этажом выше, живет блондинка Даян. Она, оказывается, и сманила художника пойти жить в этот ужасный район, который, однако, становится лучше.