Читать книгу "Дети Ванюхина - Григорий Ряжский"

Марик Лурье и Ирка Заблудовская жили рядом, учились рядом, в параллельных классах, и женились тоже рядом, в том смысле, что к моменту, когда Ирка сменила фамилию на Лурье, оба продолжали жить в одном и том же доме, в соседних подъездах. Ирка к тому времени заканчивала иняз Мориса Тореза с переводческим английским, а Марик поступал в аспирантуру инженерно-строительного, компенсируя нечетный пункт биографии явно выраженными способностями, умноженными на покладистость характера и рациональную трудоспособность.

Отец Марика, Самуил Аронович Лурье, к тому времени военный пенсионер союзного значения, несмотря на имевшуюся общественную должность председателя комиссии по усыновлению при чем-то там, в наличие талантов верил не особо. В семействе Лурье испокон веков брали задницей, то бишь усердием и приспособляемостью. Зато он верил в благозвучие фамилии, полагая, что собственным успехам в жизни — включая фронт без царапины, трехкомнатную квартиру на Пироговке, покойную Сару, единственную, по его мнению, медсестру его национальности, которую ему удалось найти на передовой линии фронта и сделать своей женой там же, на войне, умного сына, мостоконструктора Марика, и, наконец, любимца семьи и будущего кормильца Торри Первого, высокопородного английского бульдога, — Лурье обязаны исключительно французскому ее звучанию. Марик был иного мнения и, игнорируя особенности фамильного прононса, упирался в учебники и практические занятия все пять лет, пока не понял окончательно, что мосты — это то, что нужно, это — его. Мостостроительные конструкции многого в жизни не обещали, но вместе с тем удовольствие продолжали доставлять мало с чем сравнимое, разве что не меньшее, чем от брака с Иркой.

После свадьбы Ирина окончательно сменила свой подъезд на Мариков, хотя и прежде нередко оставалась ночевать у Лурье. Особенно радовался этому Самуил Аронович — появился еще один кандидат на прогулки с Торькой, на законном теперь уже основании.

Марик был в семье ребенком поздним, долго не получалось у них с Сарой зачать наследника: то ли Самуил был уже по мужской части слаб к пришествию Дня Победы, то ли Сарино здоровье было подорвано фронтовыми неудобствами по части женских дел. В общем, к концу победного сорок пятого года надежду эту они потихоньку стали прихоранивать, как будто и не было у них планов продолжения рода Лурье. Совсем обсуждать сложившееся положение они, стараясь не нанести друг другу травму, плавно прекратили в сорок шестом, когда Самуила Ароновича как орденоносного фронтовика и партийца направили работать в исполком Ленинского района столицы. Там он свои усилия и сосредоточил на ответственных исполкомовских должностях. Там же и квартиру получил пироговскую, выделенную сердобольной властью в качестве освобожденной после очередного сталинского выселения. Там же, буквально в ночь после новоселья и зачался у них Марик. Таким образом, пироговская квартира стала для семьи Лурье воистину счастливой, несмотря на тяжкое наследие в виде ареста и расстрела семьи предыдущего большевика-неудачника с ленинскими принципами.

Начинать делать детей Ирка решила сразу по вселении: нечего оставлять на потом, тем более что не хотелось не принимать в расчет Мариково новоселское зачатие, оказавшееся таким удачным для его родителей. Марик не возражал: Ирку он любил, как умалишенный, а значит, и детей ее тоже, в смысле, будущих собственных.

В течение первых трех лет регулярного, с точки зрения обзаведения потомством, брака, вплоть до семьдесят второго, «счастливая» квартира статус свой не подтвердила ни единым малейшим признаком беременности. По врачам Ирка пошла, начиная с четвертого «регулярного» года. Марик к тому времени успел «остепениться», жизнь стала полегче, и по деньгам, и по занятости, — и по Иркиной просьбе он удвоил усилия, но уже с учетом специально разработанного очередным неизвестным светилом графика мужского вмешательства в женский организм на научной основе солнечной активности. Возражать причин не было никаких, потому что он продолжал обожать жену, с детьми или без детей, и необходимая эта повинность была ему только в удовольствие.

Во ВНИИАГ (институт акушерства и гинекологии), что там же располагался, на Пироговке, Ирке удалось с помощью свекра устроиться на излечение лишь на шестой год беременного марафона, до этого срока в диагнозе преобладала неопределенность, и надежда в том или ином виде все-таки присутствовала. Месяц ее продержали на анализах и исследованиях и в итоге вынесли окончательный вердикт — бесплодна.

Из клиники Ирка вернулась убитая. Марик утешал, как умел: говорил, что-нибудь придумаем, вся жизнь впереди, у тебя язык, у меня мосты, а лечиться не остановимся, полечимся еще, у других полечимся, кто другие методики использует, литературу еще поизучаем научную, сами найдем и поизучаем, медицина — не мосты, конечно, но тоже наука, и наверняка есть варианты, включая малоизученные, народное целительство, например, или искусственное оплодотворение яйцеклетки…

Самуил Аронович, в отличие от сына, надежд дальнейших на продолжение фамилии не питал. Если там, куда он устроил невестку, используя исполкомовские связи, сказали «нет», это могло означать одно — детей у Ирины не будет, а род Лурье, начиная с Марика, начнет чахнуть и вымирать. И это после всего, что довелось испытать: война, фронт, высокая исполкомовская миссия, счастливое зачатие сына, потеря Сары, высшее образование Марика, защита кандидатской диссертации.

С другой стороны, хорошо зная своего мальчика, он прекрасно понимал, что Марик в связи с этой недомогательной женской причиной Ирку не оставит никогда в жизни. И обсуждать это он с ним не собирался, не хотел таким прямопутным способом возбуждать семейные страсти. Он решил для себя иначе, выбрав метод наиболее идиотский из возможных. Самуил Лурье, мысленно простив предполагаемую реакцию сына, обиделся на невестку — накрепко и навсегда. Обидевшись же, сосредоточился в делах домашних — на кобельке, Торри Первом, а в исполкомовских — еще активнее, чем прежде, налег на дела общественные: комиссии там разные, характеристики, рекомендации, работа с населением и прочее всякое укрепляющее и бесполезное.

Ирка, надо отдать ей должное, возбухать навстречу свекру не стала, да и не тот характер имела, не говоря уже о настроении. А просчитать занятую Самуилом позицию оказалось делом пятиминутным, не более того. Они с Мариком подумали-подумали да и решили все оставить как есть: и в соседний подъезд не съезжать, и отцу вольницу предоставить, плацдарм для фронтовой обиды с прицелом на последующее успокоение.

Несмотря на привычную прямолинейность в оценках, Самуил Аронович тактику их понял верно, но, поняв, решил не поддаваться, а обозначить ее по отношению к себе как наплевательскую и разогреть обиду еще горячей, зацепив туда и родного сына.

В общем, второй холодильник на кухне, персонально Самуилов, и дополнительный телевизор в их с Сарой спальне, тоже личный, разместились через месяц после внииаговского приговора невестке. И снова молодые промолчали, продолжая не слишком верить в причуды старика. Однако причуды эти оборотов не убавляли, более того — приобретали из месяца в месяц поначалу, а уж потом и от года к году форму все более устойчивую и тяжеловесную. Это означало, что и к такой жизни фронтовик постепенно начинает привыкать и втягиваться, а партийная закалка и исполкомовская принципиальность назад уже хода сделать не позволяли совершенно.