Читать книгу "Революция - Дженнифер Доннелли"

В коридоре темно, но свет мы не зажигаем. Я поднимаюсь следом за ним по лестнице. В его комнате пожароопасность зашкаливает. Шагу нельзя ступить, не потоптавшись по номерам «Экономиста» или «Нью рипаблик». На его ноутбуке включен канал «Аль-Джазира», на большом компьютере — «Би-би-си». Виджей — единственный известный мне человек, которому интересен весь этот дурацкий мир целиком.

Я плюхаюсь на его кровать и натягиваю на себя одеяло. Он ставит на подушку рядом со мной тарелку с самосами. Семейству Гупта принадлежат десять индийских ресторанов.

— Ну, чего нового? — спрашивает он, усаживаясь обратно за стол.

— Слушай, а можно мне… — начинаю я с набитым ртом, но тут он поднимает палец.

— Да, мэм, я уже звонил в пресс-службу, — говорит он в микрофон. — Они дали ваш номер. Нет, я не репортер. Я хочу, чтобы президент Карзай прокомментировал мою выпускную работу. Я учусь, да. В Америке. В школе Святого Ансельма. Знаете? Святого Ансельма, в Бруклине… Алло. Алло?

Он снимает наушники и чертыхается.

— Ви, я в шоке. Я-то думала, сейчас Карзай скажет талибам — подождите минутку, я тут приму звоночек. Особенно когда услышит про Ансельма.

Он смотрит на меня с укоризной. Я собираюсь спросить, нельзя ли у него переночевать, но со стороны лестницы доносятся целенаправленные шаги, потом они раздаются в коридоре, и наконец мы слышим:

— Виджей! Виииииджееей!

— Прячься, — шепчет он. — Грядет извержение родительского инстинкта.

Миссис Гупта — женщина бесстрашная. Мало ли что может делать семнадцатилетний парень у себя в комнате после полуночи — я берусь назвать далеко не одно неприличное занятие, — но она даже не стучит, она просто распахивает дверь и застывает на пороге, уперев руки в боки, сверкая глазами — истая богиня Кали в махровом халате.

— Виджей! Ты с кем это разговаривал?

— Да я по телефону.

— Я слышала два голоса! Два! Почему ты не занят уроками? Ты что, хочешь всю жизнь смешивать карри? Думаешь, в Гарвард принимают бездельников, которые днем и ночью дурью маются? Зачем ты тратишь свое время неизвестно на кого?

— Вот спасибо, миссис Гупта, — отзываюсь я. Ее вообще-то зовут Рупал. Но я ни разу не слышала, чтобы кто-то обращался к ней по имени.

— А, это ты, Анди. Что ты делаешь в постели моего сына в такое время?

— Пытаюсь вздремнуть.

— У тебя что, нет своей постели? И своего дома? Разве Виджей может так сосредоточиться на учебе? А ты сама? Жизнь вам не гульки! Нужно получать хорошие оценки. И тебе, и тебе. Знаешь, что будет, если получать плохие? А я тебе расскажу…

Виджей откидывается на стуле и издает стон.

— Ты будешь целую жизнь печь чапати для нищебродов-иммигрантов, потому что будешь еще беднее их! Будешь жить в одной комнате с десятью такими же неудачниками в каком-нибудь клоповнике на Джексон-Хайтс, потому что Бруклин-Хайтс на прожиточный минимум не потянешь! Нет, нет и нет! А что ты будешь есть? А чем платить по счетам? Это вам настоящая жизнь, а не канал «Эй-би-си»…

— «Эм-ти-ви», — поправляет Виджей.

— …где какие-то придурки в татуировках целыми днями играют на гитарах, и никто никогда не работает! — Она переводит дыхание и заключает: — Вы, дети, все-таки бессердечные. Столько беспокойства родителям доставляете!

Закончив тираду, она устремляет на Виджея взгляд, исполненный трагизма, будто ее сын — серийный убийца, а не отличник, на чьем горизонте уверенно маячит Гарвард.

— Возвращайся к себе, Анди, — говорит она. — Порядочные девушки в такое время должны сидеть дома. Твоя мама будет волноваться.

Потом она обращается к Виджею:

— А президенту Зардари ты уже звонил?

— Мам, иди уже спать! — рычит Виджей.

Миссис Гупта уходит. Виджей вздыхает:

— Мне светят зимние каникулы в Мумбае. Ей-богу, только этого не хватало. Слушай, а правда, что ты делаешь в моей постели в такое время?..

— Я хочу тебя, бэйби.

Мы оба ржем как кони. Виджей встречается с отличницей из Слейтера, красоткой по имени Кавита, которая собирается стать врачом-педиатром. Они вместе бегают в Проспект-парке. А я встречаюсь с чуваками, похожими на Джоуи Рамона. Они тоже иногда бегают. Преимущественно от охранников магазинов.

— Что стряслось-то? — спрашивает он.

— Ничего. Ты вообще о чем?

— Да у тебя вечно все не слава богу. Ты у Ника была?

— Угу.

— И как?

Я ему подмигиваю.

— Утренние газеты тебе все расскажут.

— А если серьезно?

Я хочу сказать, что действительно чуть не угодила в утренние газеты. Что никогда еще не была так близко к краю. Во всех смыслах. Буквально — мне оставался один шаг с крыши. Еще я хочу рассказать ему про отца. И про мать. И про Париж. За этим я и пришла, если уж честно. Поговорить о том, как мне страшно. Но я молчу. Потому что вот он, сидит передо мной, с наушниками на шее, среди завалов из книг и блокнотов, и ему сейчас не нужна еще одна забота в моем лице. Ни сейчас не нужна, ни потом. Ему нужно говорить с Даунинг-стрит, с Елисейским дворцом и с Белым домом. Вот на что он должен тратить свой ум и свое время.

Я поднимаюсь.

— Ладно, я пошла, — говорю. — Не провожай.

— Да оставайся. Можешь зависнуть на ночь.

Я целую его в лоб, по-быстрому, но искренне: он единственный, кто еще не бросил меня, хотя я понятия не имею почему.

— Зардари ждет звонка, — улыбаюсь я. — Не забывай, у Пакистана теперь есть бомба. Так что не зли его.

И я ухожу. Опять оказываюсь на улице, тащусь в сторону дома. Я не хочу домой, но мне холодно, я устала, и мне некуда больше идти.

Я сворачиваю на свою улицу сгорбившись, с опущенной головой, поэтому сперва ничего не замечаю. Но, подойдя к дому, я это вижу, потому что не увидеть невозможно. «ЗДОХНИ СУКА», — гласит надпись на тротуаре у моего порога. Гигантские буквы, выжатые из баллончика. Я знаю, чьих рук это дело. Во всем Бруклине есть только одна дура, способная неправильно написать слово «сдохни».

Плохо дело, но то, что я вижу рядом, еще хуже. Гитара Кита Ричардса лежит тут же, на тротуаре, разбитая на тысячу кусочков.

Что ж, все ясно: Арден меня ненавидит. Наверное, теперь и Ник тоже. Легкий петтинг стоил ему отличной гитары. А как только Арден начнет всем слать эсэмэски, меня в школе возненавидят все, кто до сих пор был равнодушен. Весь Бруклин-Хайтс. Весь штат Нью-Йорк. Все восточное побережье. Вся Северная Америка.

Внезапно Париж кажется не такой уж плохой идеей.

10

Такое ощущение, что все аэропорты мира принадлежат одной и той же стране. Дерьмостану. Или Блевандии.