Читать книгу "Три сердца - Тадеуш Доленга-Мостович"

Роджер не думал об этом. План действий складывался как бы сам собой, чувства Роджера в эти минуты молчали. Не было ни страха, ни грусти, ни беспокойства, ни радости. Мозг работал автоматически. Однажды разбуженный сильным импульсом, он действовал по инерции, независимо от воли и чувств, не встречая в своей работе никаких тормозов. Разум, сконцентрированный на механической работе, был неспособен оценить планируемое и напряг все силы в направлении заданной функции, шел слепо вперед, не касаясь ни прошлого, ни будущего, ни этической стороны.

Возможно, основанием каждого преступления и является именно такой духовный паралич преступника, паралич всех его психических органов, за исключением той части мозга, которая руководит разрушающим инстинктом борьбы за существование и этому инстинкту служит.

Далеко отбросив выкуренную папиросу, Роджер сказал:

— Я пришел к убеждению, что ты права. Нужно еще сегодня сообщить всем заинтересованным лицам.

— Я была уверена, что ты примешь такое решение, — ответила Кейт.

— Ты не ошиблась. А сейчас идем, скоро подадут завтрак.

Она встала. Не глядя на нее, Роджер пропустил Кейт вперед. До поворота тропинки оставалось не более десяти шагов. Он отсчитывал их спокойно и внимательно.

Не прошли они, однако, и пяти, как Кейт остановилась, повернулась и, протянув к нему обе руки, сказала:

— Дорогой мой, бедный мой…

Он услышал только эти четыре слова, только на одно мгновение засияли перед ним бездонные синие глаза, и этой доли секунды было достаточно, чтобы сокрушить его решение, чтобы одним ударом раздробить вдребезги твердый панцирь и проникнуть в самое сердце. Как в блеске молнии, он увидел всю чудовищность своего намерения, всю его мучительную бесцельность, потому что не сумел бы и дня прожить под тяжестью такого преступления. В этом страшном озарении он увидел свою любовь, любовь безграничную, которая была для него превыше всего на свете. Голова у него закружилась, он покачнулся и упал к ногам Кейт. Будто пытаясь найти спасение, он судорожно хватался за них, прижимался губами, лбом касаясь земли.

— Гого… Гого… Гого… — шептала испуганная Кейт. — Встань, Гого, прошу тебя, успокойся…

А он, всхлипывая, стоял перед ней на коленях и то прижимался головой к ним, то в слезах выдавливал из себя какие-то слова, смысл которых она не могла разобрать.

Не только его, но и никакого другого мужчину она ранее не видела в таком состоянии, с лицом, искривленным гримасой рыданий, мокрым, беспомощным, почти смешным в этой беспомощности. Ей стало невыразимо досадно. Она просто стыдилась своего присутствия, своего участия в этой неловкой сцене. Невольно вспомнилось вчерашнее поведение Александра, но Александр был простолюдином и к тому же стариком.

Кейт всегда считала, что хорошо воспитанный мужчина, да и мужчина вообще, в любой ситуации должен уметь владеть собой, а не расслабляться до такого состояния. Если ей не нравились русские, то лишь потому, что в русской литературе встречались образы мужчин, внезапно превращающихся под влиянием переживаний из джентльменов в каких-то патологически истеричных типов, устраивающих некрасивые и неделикатные сцены, демонстрируя перед кем бы то ни было страдания, раскаяние и душевную слабость. В понимании Кейт не существовало большего неприличия, чем втягивание других, пусть даже самых близких, в подобное проявление собственных переживаний. В этом она усматривала как бы назойливое выклянчивание жалости, шантаж окружающих своей болью, щегольство своими эпилептическими припадками на улице.

Эта новая черта характера Гого испугала ее и наполнила печалью, хотя она принимала во внимание исключительность и трагизм его положения. Сидя рядом с ним на скамейке там, над прудом, Кейт знала, какая тяжелая в нем происходит борьба, знала, что в его сознании могла промелькнуть такая страшная мысль, как самоубийство, но, несмотря на это, не находила для него достаточного оправдания.

После нервного потрясения Гого овладела апатия. Он стоял, прислонившись спиной к дереву, и, казалось, смотрел в одну точку. Глаза его были красными от слез, волосы беспорядочно торчали, на коленях виднелись следы мокрого песка. Кейт не ведала чувства жалости, а та снисходительность, то сочувствие, которое она выражала ему сейчас, отнюдь не исключали определенной дозы осуждения. Он разочаровал ее, она ведь была уверена, что Гого будет вести себя по-мужски. С каким удовольствием она ушла бы сейчас!

— Поправь волосы, Гого. А на брюках у тебя песок, — сказала она спокойным тоном.

Это отрезвило его.

— Извини, Кейт, — буркнул он.

— У тебя часы с собой? — спросила Кейт.

— Да… Без четверти час.

— Спасибо. Ты, наверное, зайдешь к себе за пиджаком?

— Разумеется.

Они шли рядом. Некоторое время спустя Роджер заговорил уже спокойным голосом:

— Не знал я раньше, что такое безумие… Никогда ничего страшнее не испытывал.

Кейт молчала.

— Я знаю, — продолжал он, — ты меня не любишь. А вообще-то я и не заслуживаю твоей любви. Не возражай, Кейт, я все вижу, но должен признаться, какую мучительную боль я почувствовал, когда увидел твое удовлетворение от случившегося со мной, что освобождает тебя от данного мне слова.

Бледная усмешка появилась на лице Кейт.

— Ты ошибаешься, Гого. Я не считаю, что сложившиеся обстоятельства освобождают меня от данного тебе слова. Не считаю и не хочу этого, и ты обижаешь меня, усмотрев в моем тоне удовлетворение.

Он остановился и схватил ее за руку. В его взгляде читались изумление и недоверие.

— Что… что ты сказала?

— Я сказала, что у меня нет ни права, ни намерения, ни желания менять свое решение.

Голос Гого вибрировал, а веки дрожали.

— Значит… значит ли это, что… несмотря на все… что ты станешь моей женой?

— Естественно, Гого.

Кейт произнесла это с улыбкой и решительно, хотя в то же время изо всех сил пыталась овладеть путаницей мыслей, желаний и надежд. Вот и еще раз она победила себя, несколькими словами разрушив за собой все мосты, не дав соблазниться такой удобной ситуацией, чтобы отказаться и бежать от сомнительного будущего, грозящего неведомыми страданиями и тяготами. Но она осталась верна своему долгу.

Как же она гордилась собой! Теперь Кейт смотрела в свою душу, как в чистый кристалл, и задавала себе вопрос: такое достижение внутренней цельности, такое завоевание себя самой не стоит ли самого большого самопожертвования? Не чувствует ли она себя сейчас счастливой? А, может, это и есть счастье?

И погруженная в эти мысли, ошеломленная множеством вопросов, всецело поглощенная анализом самой себя, она почти не слышала восторженных слов Роджера и почти не чувствовала на своих руках его горячих поцелуев.

— Да, Гого, да, — говорила она, не зная, на какие вопросы дает ответы.