Читать книгу "Этаж шутов - Анри Труайя"

– Да простит меня Ваше Величество, но я думаю, что вы должны немедленно дать отставку всем вашим министрам, всем губернаторам и всем генералам. Среди них много русских людей. А русские, как известно, не умеют править страной. Такой талант есть только у немцев.

Это был неприкрытый намек на тяготение Бирона к Курляндии. Любимец царицы всегда помнил свой долг перед малой родиной. Многие тайно его осуждали за это, но вслух сказать не осмеливались из-за боязни восстановить против себя государыню. Слова, которые Вася, увлекшись, выплеснул на потеху публике, настолько понравились недоброжелателям Бирона, что шут испугался. Не хватил ли он через край? Горе тому, кто первым поднимет руку на идола! Однако царица, поначалу опешив от неожиданности, вдруг рассмеялась, захлопала, за ней раболепно захлопала свита. Бирону пришлось, не поморщившись, проглотить пилюлю.

– Каков чертенок! – сказала царица. – Все усмотрел! Глаз как у сокола! Горе той дичи, которая попадет в твои когти!.. Однако, коли честь не задета, над недугом смеяться дозволено.

– Вы правы, Ваше Величество! В милосердном сердце христианина восхищение и смех соседствуют рядом, питая друг друга, – церемонно ответил Вася.

Это любимое отцом Феофаном речение Вася не раз слышал в Болотове.

– Да-да, – тихо произнесла царица. – Твое замечание к месту. Из тебя со временем получился бы неплохой царедворец. Во всяком случае, за словом в карман не лезешь! Поздравляю! А теперь ступай с миром и думай о следующих представлениях, столь же смешных. У нас во дворце в них большая нужда!

Вася ретировался, обласканный общей приязнью, смакуя мед комплиментов. Однако радость была неполной. Не случится ли так, что Ее Величество по наущению Бирона внезапно изменит мнение и, похвалив поначалу, накажет потом? Несчастный шут осмелился, пусть даже по ее приказу, высмеять человека, которого она имела слабость любить и в советах которого так нуждалась.

На этаже шутов Васю встретили, к его удивлению, торжественно. Кто-то уже разболтал о его триумфе. Не те ли доносчики, которых, несомненно, было в избытке вокруг царского трона? От их любопытного глаза не спасали ни перегородки, ни двери. По мнению товарищей, Васин успех был тем значительней, что до него на Руси никому в голову не приходило осмеивать знатных персон. Он внес новизну в их ремесло, придумал особый вид шутовства. Готовился ли он к выступлению? Нет, никаких заготовок, для него это было так же естественно, как молитва для верующего. Знатоки шутовского дела, слушая Васин скромный отчет, понимали, что благодаря ему все они стали более значимыми, словно бы каждый из них только что получил грамоту о дворянстве.

– Прощай, этаж шутов! – выкрикнул один. – Спорю, не пройдет и месяца, как ты будешь жить во дворце наравне с самой близкой прислугой Ее Величества.

– Нам тебя будет недоставать, – перебил другой. – Смотри не зазнайся в новом своем положении! Мы на тебя рассчитываем. Через тебя авось и мы приобщимся к миру высоких людей. Не сочти за труд иногда подниматься по лестнице, несколько ступенек вверх – и ты снова у нас.

Пузырь задумчиво стоял в стороне, не вмешиваясь в веселую болтовню товарищей, а ведь он считался единственным человеком, к чьему мнению прислушивались. Вася не раз мог оценить проницательность и сдержанные суждения старейшины шутовского братства. Вот и теперь он не успокоится, пока не узнает причину молчания друга, оставшись с ним один на один.

Только после обильной трапезы, отведав остатков от вчерашнего праздничного стола, им удалось уединиться в комнате Пузыря, клетушке с голыми стенами, железной кроватью, двумя плетеными стульями и столом, заваленным старыми календарями, из которых шут пополнял багаж веселых историй и присказок. Пузырь молча лежал на кровати в одежде со сцепленными на затылке руками, задумчиво устремив взгляд в потолок.

– Не знаю, что и сказать, – наконец медленно начал он, – к худу или к добру твоя шутка с Бироном? Никому не дано угадать, что взбредет в голову нашей царице! Разумеется, Ее Величество понимает, что ее любимец легко отделался: ей хотелось только его припугнуть. Но остановится ли она на этом? Она была бы не женщиной, если бы удовольствовалась такой малостью.

– Если я и должен отныне кого-то бояться, так это Бирона, а не царицы. Бирон мне никогда не простит, что я осмелился его высмеять.

– Бирон и царица – это одно целое, – сказал знаток человеческих душ. – Их связали две крайности: всплески желаний и тайная неприязнь. Сложное и одновременно нелепое чувство, впрочем, как все чувства людей. Привычка и ненависть – такое часто случается у престарелых супругов. Ненавидя друг друга, они продолжают жить вместе.

– В любом случае я хотел бы держаться подальше от этого дела, оно меня не касается. Пусть разбираются между собой!

– Правильно! Постарайся быть незаметным. Не попадайся на глаза ни тому ни другому! Однако будь настороже. Дворцовые бури всегда доходят до нас. А теперь оставь меня. Я хочу отдохнуть после обеда. Советую тебе тоже немного вздремнуть, чтобы привести свои мысли в порядок.

– Мои мысли в порядке, – ответил Вася, разочарованный разговором. Он ожидал большего.

Смутное чувство беспричинной тревоги томило Васю до вечера. Незадолго до обеда его навестил отец. Вася был рад его видеть, однако ничего не сказал ни о своем успехе, ни о тех похвалах, которыми его удостоила государыня. Пастухов первым заговорил о сердечных делах фаворита. Завсегдатай петербургских гостиных, он уже слышал о несчастье Сенявских, чья дочь после любовных атак Бирона оказалась замаранной. Поговаривали даже, что Бирон шалил с Натальей не только в приемной царицы, но и в деревне, куда ее заманил и где в доме, подаренном государыней, «обольстил и лишил невинности». Об этой пикантной подробности и рассказывал шепотом Пастухов, в то время как остальные шуты, устроившись за столом, пили чай с медом и грызли сладости.

– Обольстил и лишил невинности! Ты слышишь, Вася, лишил невинности! – похотливо смакуя каждое слово, твердил Иван Павлович. – Теперь ее не возьмет ни один порядочный человек! Родители в горе! Кажется, они просили Ее Величество за свою дочь. Государыня же, сама доброта, будто пообещала глупышку простить и, если та принародно покается, вновь взять во дворец, но, конечно, не фрейлиной, а придворной дамой: все знают, что она обесчещена. Так благородно простить может только наша царица.

– Вот оно, доказательство великодушия государыни!

– Истинно так, сын! В городе тоже все хвалят Ее Величество за снисходительность при решении этого мерзкого дела. Милосердие государыни безгранично: дабы Наталья могла окончательно искупить свой грех перед Господом, она положила выдать несчастную замуж за человека, которого сама для нее подберет.

– Очень мудро с ее стороны! – пробормотал Вася.

Посудачив еще какое-то время об амурных делах во дворце, отец и сын перешли на политику, заговорили о том, что в последнее время волновало расстроенные умы. Повсюду и много говорили о Елизавете Петровне, единственной дочери Петра Первого, о ее тайных замыслах подобраться к трону, устранив Анну Леопольдовну, племянницу ныне здравствующей императрицы. Ее Величество, не имея собственных детей, удочерила эту совсем юную девушку и теперь рассчитывала выдать замуж за прусского принца Антона-Ульриха Брауншвейг-Бевернского, с тем чтобы поскорей получить от состряпанного ею союза законного наследника. С возрастом мысль о наследнике нейдет из головы государыни. Из всей этой мешанины Вася понял только одно: Ее Величество – прирожденная сваха, и соединять людей в пары по собственной прихоти ей такое же удовольствие, как пристрастие некоторых знатных дам время от времени совать нос на кухню.