Читать книгу "Обязан выжить - Николай Дмитриев"

Такой поворот для Иртеньева был совершенно неожиданным, и он хорошо подумал, прежде чем задал следующий вопрос.

— Вот объясни мне, комиссар, с какого такого дива у тебя в мозгах карамболь вышел: то по-простому, значит, ложись, а тут вроде как замуж зовешь?

— Долго рассказывать. Одно скажу — и сам не пойму, только прикипел я к ней, да и она…

Слова гэпэушника удивили Иртеньева. Признаться, до сих пор он считал, что Поля, как и все женщины, немного фантазирует, поэтому, снова разливая самогон по кружкам, Вика, уже без всякой издевки, спросил:

— Так ты как считаешь, она тебя любит или меня?

Гэпэушник вздохнул, одним махом опустошил кружку и только после этого ответил:

— Ты пойми, она ж, бедная, промеж нас двоих мечется. Ведь я, скажем так, свой, простецкий. А вот ты для ней кто? Барин, да еще ого-го какой! Любой бабе лестно такого мужика заполучить. Я ж вашего брата много видел. Завидки берут, какие люди. Конечно, и мразь попадается, но это уже другая порода…

— Ну почему же… — негромко возразил Иртень ев. — Среди мужиков тоже очень даже толковые есть. Только вы, большевички, зачем-то таких в Сибирь на погибель гоните… С кем останетесь, комиссар, — с Савоськами?

Иртеньев сознательно пошел на обострение разговора и сейчас напряженно ждал, что же ответит гэпэушник. Однако на этот раз собеседник молчал долго. Он сосредоточенно разливал самогон, пил, внимательно наблюдая, чтобы Иртеньев пил тоже, снова наливал и снова пил.

При таком темпе самогон быстро кончился. Начальник зачем-то посмотрел опустевшую бутылку на просвет, поставил ее на стол, потом все так же молча взял «белую головку» и, ловким ударом вышибив пробку, перешел на водку. А вот когда крепчайшая алкогольная смесь достаточно задурманила голову, гэпэушник с какой-то странной интонацией произнес:

— Твоя правда…

— Да уж… — отозвался Иртеньев.

Хмель тоже начинал забирать Вику, голова понемногу становилась чужой, движения замедлились, и, хотя пока нить мысли не терялась, Иртеньев чувствовал, что прежняя осторожность уходит, сменяясь пьяной бесшабашностью.

Похоже, гэпэушник испытывал нечто подобное, и, видимо, у него против воли вырвалось нечто весьма сокровенное:

— Я, ваше благородие, думаю, не иначе, это все жидки московские верховодят… Скажу больше, мне верные люди говорили, деньги, что мы все собирали, вообще заграничным жидам ушли, да и нашим тоже…

— Ну вот, и до тебя дошло, что вы все под чужую дудку выплясывали, — Иртеньев первый раз посмот рел в глаза гэпэушника и уже безо всяких стеснений, рубанул ему прямо: — А то, вишь ты, рабочие, селяне… Да они, мужики эти, вас готовы хоть сейчас ко всем чертям собачьим послать!

— А мы-то… — начал было гэпэушник, но Вика бесцеремонно оборвал его:

— Что вы-то? Вы уж для них расстарались, награбили. Вот и ходи теперь в попыхачах неизвестно у кого…

Гэпэушник поперхнулся и, явно уходя от ответа, набросился на Иртеньева:

— Ты колбасу-то чего не ешь? Это ж для тебя, угощение…

Вика и в самом деле избегал брать со стола привезенное начальником, но теперь, видя такой поворот разговора, усмехнулся.

— Видишь, закусываю…

Иртеньев демонстративно выбрал самый большой кусок и с неподдельным аппетитом принялся жевать городской деликатес. Потом подцепил на кончик ножа желтую пластинку тонко нарезанного сыра и, как бы между прочим, спросил:

— И что же ты, комиссар, делать собрался?

Видимо, гэпэушник ждал такого вопроса, потому что ответил без задержки, как говорят о чем-то давно решенном:

— Начальником угро предлагают… — гэпэушник секунду поколебался и вдруг сказал: — Ваше благородие, отпусти девку. Я шесть разов ранетый, нервенный сделался, а она, почитай, врач…

Иртеньеву стало ясно, что Василий (так мысленно первый раз Вика назвал своего собеседника) давно все обдумал и, придавленный всем на него свалившимся, хочет укрыться в семейную скорлупу. Теперь его поведение по отношению к Поле приобрело совсем иной смысл, и именно поэтому Вика согласно кивнул.

— Ладно, уговорил. Только вот как со мной будет?

— Сам знаешь, Поля горой за тебя, — в первый раз гэпэушник благодарно улыбнулся Иртеньеву. — Условие ставит, чтоб помог тебе слинять отсюда. Помогу, и не бойся, комар носа не подточит!

— Ну, тогда…

Иртеньев вылез из-за стола, пьяно пошатываясь, подошел к постели, вытянул из-под матраса найденную в тайге тетрадь, секунду поколебавшись, еще раз внимательно посмотрел на гэпэушника и, приняв решение, положил пакет перед Василием…

* * *

Вика стоял у борта, держась за поручень, и тупо смотрел на лежавший у его ног узелок. Старенький пароходик, натужно шлепая колесными плицами, с трудом выгребал против течения, и густо поросший лесом берег медленно уходил назад, но Иртеньев, весь уйдя в воспоминания, не смотрел по сторонам, сосредоточив взгляд только на узелке.

Довольно объемистый, свернутый из цветастого ситцевого платка, он был увенчан туго завязанными кончиками, задорно торчавшими в разные стороны на манер заячьих ушей. Глядя на них, Вика отчетливо представлял себе врезавшуюся еще с детских времен в память картинку, когда мимо ворот папенькиной усадьбы гурьбой шли на поля крестьянки с точно такими же узелками.

Вика хорошо знал, что так они несут прихваченный с собой из дома немудрящий сельский харч, и точно так же сейчас в лежавшем рядом на палубе заботливо собранном узелке были хлеб, отварное мясо, соль и специально испеченные Полей в дорогу ароматные сибирские шаньги.

Расходясь со встречным караваном, пароходик подал солидно-басовитый сигнал, и Вика, резко повернув на звук голову, увидел, как медная трубка гудка враз окуталась белым облачком пара. И сразу, словно повинуясь какому-то внутреннему толчку, мысли Иртеньева вернулись из прошлого.

Совсем другими глазами Вика посмотрел на недалекий берег, проводил взглядом уходившую вниз по реке цепочку барж, и вдруг ему показалось, что он видит там, где-то вдалеке, беленький платок Поли. На самом деле обрывистый мыс, за которым пряталась деревня, уже добрый час как исчез из виду, но Вика почему-то был уверен, что тонкая женская фигурка, отчаянно машущая вслед высоко поднятой рукой, все еще там.

Мысль, так внезапно повернувшаяся к недавно оставленной женщине, заставила Иртеньева в очередной раз задуматься. Нет, конечно же, Вика никоим образом не собирался оставаться надолго тут, в забытом богом углу, но вот сам способ, каким он сейчас собирался это сделать, внушал тревогу.

И дело, пожалуй, был вовсе не в Поле, так по-кре стьянски прагматично решившей вопрос их дальнейших отношений, а именно в том выходе, который она предложила. Хотя где-то в глубине души ее поступок несколько задел мужское самолюбие Вики, сейчас он в очередной раз попытался взвесить все «про» и «контра».