Читать книгу "Билет на вчерашний трамвай - Лидия Раевская"

– А это вообще не твоя проблема! – повысила голос Лелька. – Он что, суперпринц? Это ему негде жить, а не тебе. Кончай геройствовать. Пусть ищет квартиру, работу, что там

еще…

– Расслабься, я с ним уже расплевалась, – остановила я ее, – и причем, ты будешь ржать, вовсе не из здравого смысла. Прикинь, он у моей мамани занял бабки – и свалил. Но

в й о «о

в

^ она у меня, сама знаешь, недоверчивая, поэтому бабки ему хоть и дала, но взяла в залог его портфель. Правда, заглянуть туда не догадалась. Думала, там ценный веник лежит или золота пять кило.

– А потом, когда он бабки не вернул, обнаружила там три куска хозяйственного мыла и полотенце с надписью «Ноги»? – весело предположила Лелька.

– Хуже, Лель. Нет, ты только прикинь: открывает моя мама Женькин портфель, приговаривая: «Там наверняка его паспорт лежит. Сейчас в милицию позвоню, заявление напишу, чтоб жулика поймали и на двадцать лет посадили», а там…

Скворцова подалась вперед:

– Ну?!

Я выдержала эффектную паузу.

– А там лежат три пары моих трусов!

Секунду Лелька молчала, а потом села на корточки рядом со мной и заскулила:

– Твои трусы?! Он их что, носил? Целовал на ночь? Нюхал их, что ли?!

– А я знаю? Сама в осадок выпала, когда увидела. А уж мамино лицо даже описать не могу… В общем, бабки он вернул только через месяц. Когда за портфелем своим явился. Хотя, нет, не за портфелем. Он явился к моему папе просить моей руки и

сердца.

– О…

– Ого. Прихожу я домой после работы, открываю дверь и вижу картину: на кухне сидит мой батя. Лицом суров, как Александр Карелин перед боем. Молчит. В прихожей стоит моя мама. В слезах. Я тоже стою, ничего не понимаю. Только одно чувствую: в сортир срочно надо, иначе просветления не достигну. Но в сортир я зайти не успела, потому как услышала Женькин голос: «Дядя Слава, я люблю Ксюшу и прошу вас разрешить ей выйти

>3

«о I

>3

3

н

«о

ч

3

"5

*3

й о «о

за меня замуж!» Я сначала думала, что у меня переутомление и глюки. Потом поняла, что ни фига. А тут мама голос подала: «Нет, Слава, не разрешай! Он прохиндей и извращенец!» Меня почему-то никто не спросил, хочу ли я замуж за фетишиста Женю? Ну да ладно. Стою, дальше слушаю. Женька, что характерно, меня не видит. А папа бороду в кулак взял, как Иван Васильич в том фильме, и говорит: «Ксюха – баба взрослая. Я за нее ничего не решаю. Ты у нее спрашивай. А что касается меня… » Тут, Лельк, такая пауза повисла…

– Верю. Папу твоего прям как живого щас вижу…

– Спасибо. Можно подумать, он помер, тьфу-тьфу-тьфу. Ну вот, молчит он, а я трясусь как Паркинсон. Потом папа говорит: «А что касается меня, то если она мне хоть раз на тебя пожалуется, я тебе, сынок, не завидую. Ксюха мне в последний раз жаловалась, когда ей десять лет было. Ее тогда мальчик на физкультуре в живот ударил… В общем, попусту она ко мне не придет, учти. И одного ее слова мне хватит. Ты все понял?» Уж не знаю, что там собирался ответить Женька, но я решила, что мне пора выйти на сцену. И вышла. Как царица грузинская Тамара. И говорю: «Я тут краем уха слышала, что меня замуж зовут. Так вот: замуж я не собираюсь. Там хреново кормят, я помню. И уж тем более не пойду за того, кто у меня трусы тырит. Это неинтеллигентно».

Скворцова прикурила новую сигарету.

– Батя у тебя что надо. Всегда его уважала. Другой бы на его месте еще и в табло бы Женьку накатил.

– Я тоже папу люблю, – кивнула я. – Если бы не он… Но дело не в нем. А в том, что я пришла к тебе на свадьбу с целью жениха найти, а тут только Марчел да дядя Митя какой-то нев-

нятный. И я расстроилась, Ольга Валерьевна. Изрядно, между прочим.

– Да иди ты! – отмахнулась Лелька. – Нашла где жениха искать. Ты это… Пока не рыпайся. Не хватай всякое дерьмо. Я скоро в Отрадное перееду, к тебе поближе, тогда и займемся поисками, хочешь?

– Не хочу, – улыбнулась я. – Ты мне найдешь, пожалуй.

– Найду, – согласилась Лелька. – Во всяком случае, трусы он у тебя переть точно не станет.

И мы пошли пить дальше.

Конечно, я Лельке не все рассказала, справедливо полагая, что за некоторые подробности она меня будет ругать, презирать и долго жалеть. Например, я умолчала о том, как мне пришлось познакомиться с матерью Женькиной дочери.

Я вечно вляпываюсь в идиотские ситуации. Но в такую – еще не приходилось.

– Ксенечка… – Лицо Женьки выражало мировую скорбь и нечеловеческую муку. – Ксенечка, мне очень нужна твоя помощь. Прямо не знаю, что делать…

– Что случилось? – Я отложила в сторону калькулятор, с помощью которого производила нехитрые математические действия, наивно полагая, что на дисплее высветится ответ, как прокормить семью из трех человек, включая безработного Женю, на пятьсот рублей в неделю. Вместо ответа там почему-то выскочило число со знаком минус.

Женька поднял на меня серые глаза, в которых били через край скорбь и мука, и, помявшись, сказал:

– Дочка моя, Лизонька… Она больна очень. Тамарка, мать ее, звонила мне сегодня. Сказала, что Лиза в больнице лежит с жуткой аллергией. Отек спинки у нее.

– Отек Квинке, – машинально поправила я. – Дальше что? Женька похрустел своими длинными пальцами и закончил:

– Деньги на лекарства нужны. Очень. Девочка умереть может. А мне взять негде…

Я тяжело вздохнула.

– А я что – дочь банкира? Ты прекрасно знаешь, сколько я сейчас зарабатываю. Сама вторую неделю с температурой тридцать девять на работу ползаю, чтобы мы все тут с голоду не подохли. И лечусь только аспирином. На другие лекарства денег нет. Чем я могу тебе помочь?

>з «о

I

>3

3

н

«о

Ч 3

"5

Сожитель добавил в глаза тоски и скорби, хотя, казалось бы, куда уж больше-то? И прошептал:

– А у соседей занять не можешь? Мне всего-то полторы тысячи нужно. Я отдам. Буквально через пару дней. Ты ж сама мать, должна понимать, каково, когда твой ребенок болеет, а ты ему помочь не можешь.

Я посмотрела на Женьку в упор.

– А чем ты думал, когда ребенка заделывал, а? Что тебе тупо впишут в паспорт «Смирнова Елизавета Евгеньевна, год рождения двухтысячный» – и на этом все? Думаешь, почему, когда у меня Андрюшка болел, я думала, где заработать, занять, спереть