Читать книгу "Философы с большой дороги - Тибор Фишер"

Как довод в свою пользу я бы хотел подчеркнуть: разве в силу того, что у моего Джона Смита отсутствовал ряд метаболических функций, мы имеем право сказать, будто он менее реален, чем Монтень, например?

Люди читали творения Джона Смита – и, говорят, с большим интересом. Они видели его документы. В колледже у него была своя комната (организованная мной и превозносимая уборщицами – за чистоплотность ее обитателя). У многих о нем сохранились более чем отчетливые воспоминания: множество людей обсуждали деловые встречи, на которые Джон Смит не явился, и ленчи, которые он мистическим образом отменил в последнюю минуту – всегда пользуясь при этом довольно эксцентричными формами косвенного оповещения. Хорошо, в конце концов, его бытие было фрагментарным и целиком зависящим от моего сознания: но кто видел, чтобы в заявлении на грант стоял пункт, где заявитель должен указать, скрипит ли под ним кровать, когда он на нее ложится?

И естественно, был некий ряд добросовестных исследователей (электромагнитно явленных миру), получавших кожуру этих финансовых плодов. Конечно, найдутся и те, которые скажут, что тем самым я преграждал им путь – им, талантливым, мешая развиваться на избранном ими поприще. Боже, я рад, как говорят политики, что вы заметили. Именно этим я и занимался. Трех лет университетских занятий философией вполне достаточно для любого здравомыслящего человека.

Хм-м-м-м...

Так вот, мне бы хотелось предостеречь вас от поспешных суждений.

Гуманная точка зрения на проблему: а разве у нас есть какой-то выбор? Мы просто вынуждены исходить из того, что вода всякий раз кипит при 100°C, что приближающаяся к вам дама, точь-в-точь похожая на вашу мать и одетая совсем как она, – именно ваша мама, а не президент Замбии, замаскированный под нее из каких-то высших политических соображений, что в течение ближайших десяти секунд мы останемся людьми, а не подвергнемся помимо нашей воли метаморфозе, вступающей в противоречие со всем нашим предыдущим опытом, и не превратимся в какого-нибудь заебобера, обреченного на полуголодное существование в вольере нищего зоопарка.

Негуманная точка зрения: чтобы нам не было мучительно стыдно, мы умалчиваем о вассальной клятве Госпоже нашей Лени.

В любом случае мне бы хотелось предостеречь вас от поспешных суждений, будто бы все философы высокоморальны, а все туристы – набиты деньгами.

– Но ты же – турист, – резюмировал тать с пистолетом в третий раз, и тон его был таков, словно это утверждение – толстенное письмо, которое он пытается пропихнуть в слишком узкую щель почтового ящика, а оно, зараза, не входит. – У туриста же должны быть деньги!

Виноват: право слово, рад был бы располагать средствами, на которые рассчитывал грабитель, но – увы! Мне повезло, что посетитель не стал прибегать к насилию: ответной его реакцией было раздраженное бормотание, переходящее в мрачное смирение, – так ведут себя люди, обнаружившие, что по ошибке они сели не в тот поезд.

Тать с пистолетом не осыпал меня угрозами, но вовсе не собирался покинуть мой номер. Он сел на кровать, наклонился вперед, подперев голову ладонями, так что та стала похожа на мяч для гольфа, замерший на краю лунки. «Нет, нет, нет», – повторял он. Медленно. С расстановкой. Через равные промежутки времени. Я просто не знал, что делать. Еще один прискорбный провал в нашей системе образования. Свою пушку мой посетитель зажал между ног, и та смотрела в потолок под немыслимым углом.

– Может, вы будете с этим поосторожнее? – произнес я, кивая на пистолет.

– Он не заряжен, – тихо отозвался гость – с отчаянием человека, чья нежно любимая семья только что погибла в автокатастрофе. – Мне даже на патроны не хватило, – пояснил он, расставляя все точки над «i».

Я уже собирался заметить, что он, злоупотребляя приглашением, несколько затянул визит, но приглашения в данном случае как раз и не было, так что корректнее было бы сказать, что он затянул налет. Как воспитанному философу вести себя с вооруженным грабителем, потерпевшим фиаско? Чем старше я становлюсь, тем реже стараюсь упоминать о моей профессии: почему-то мой статус ассоциируется у собеседников с призывом попросить у меня дармовой совет или выплакаться в жилетку (нечто подобно должен чувствовать врач, которого и после рабочей смены в госпитале все кому не лень достают жалобами на боли и недомогания). Занятие философией как призыв к откровенности со стороны собеседника. Избавьте меня от ваших откровений... Слушать их, знаете ли, не фунт с изюмом... (Так, в Лидсе, в одном из пабов, некий джентльмен настойчиво искал во мне собеседника, готового разделить его доходящую до идолопоклонства страсть к далматинским догам: «Далматинцы! Далматинцы! Я без ума от далматинцев!» Поневоле подумаешь: прав был пророк Софония...) Однако этому татю с пистолетом, чтобы выговориться, не нужен был даже облеченный известностью философ. Он начал выкладывать свою подноготную без всякого приглашения с моей стороны.

– Он и пистолет-то мне не хотел продавать. У меня денег было – ровно половина. Ну он и сказал: «Ладно, Юбер, ты только вышел, а пистолет без обоймы – что он у тебя есть, что его у тебя нет – я тебе, так уж и быть, продам в кредит. В порядке одолжения».

Я не проявил к его рассказу никакого интереса – однако он продолжал щедро делиться со мной перипетиями своей жизни. Этим утром его выпустили из тюрьмы. Выходное пособие он тут же пустил в дело, обзаведясь этой самой штукой. Описывал он ее не иначе как «пукалка, а не пистолет: не калибр, а черт-те что». Ну а обзаведясь, стал подыскивать подходящую жертву. Лично против меня он ничего не имел, но...

– Что ж, польщен. Приятно, знаете ли, услышать, что выглядишь человеком со средствами, – вставил я в этом месте, чтобы показать, что я не держу на него зла.

– Мне – мне многое надо сделать, – пробормотал он, не проявив при том никаких признаков, традиционно указывающих на то, что человек собирается вас покинуть, похоже, он и не думал шевелиться. Я хотел было предложить ему выпить – что уж теперь, когда попытка ограбления позади и остается травить байки. Я бы и себе поднес стаканчик, но, увы, в номерах, подобных этому, выпивка отсутствует.

Он бросил на меня оценивающий взгляд, и я понял, что он не косит, как показалось мне поначалу, а просто у него вместо левого глаза – стеклянный протез.

И в этот момент правая его кисть, обтянутая черной перчаткой, вывалилась из рукава и с глухим шлепком упала на пол, словно хотела сделать ему а-та-та.

– Ну вот, так всегда, – проворчал он, не сделав даже попытки вернуть конечность на место или как-то иначе обозначить намерение собраться и оставить меня в одиночестве. Его уход был заранее обречен на провал точно так же, как запланированный им налет. – А ты? По-французски ты вроде ничего говоришь. Зарабатываешь-то ты чем?

Я собрал все свое мужество. Что ж, профи я или нет, в конце концов?!

– Я занимаюсь философией, – ответил я, размышляя, корректно ли здесь настоящее время. Все шло к тому, что теперь выпроводить его удастся не скоро.

– А-а... И что, этим можно заработать?