Читать книгу "Пляска Чингиз-Хаима - Ромен Гари"

— Так что же, по-вашему, означает убивать естественным способом?

Уфф! Я счастлив, что мне удалось уладить все по-хорошему. Ведь они способны опять попробовать на нем электрошок, а в последний раз… Меня передергивает. Вспоминать даже не хочется. Эти негодяи чуть не прикончили меня.

Граф объясняет:

— Я имею в виду, что Флориан не делал никаких движений, чтобы убивать мух. Они сами падали вокруг него мертвые.

— Даже так?

— Да. Это было крайне интересно. Стоило мухе оказаться вблизи него, и она падала мертвой. Комары тоже. И даже бабочки.

— Должно быть, от этого вашего егеря жутко воняло. Хотя если принять во внимание, что такая красивая женщина сбежала с ним… Действительно, это странно.

— Да, и еще цветы. Я совсем забыл про цветы. Иоганн, это садовник в замке, отзывался о нем весьма скверно. Он постоянно обвинял Флориана в том, что тот губит цветы. И даже неоднократно жаловался барону…

— Не понимаю, какое все это имеет отношение… — начал было барон. Комиссар поднимает руку:

— Уж позвольте мне судить. Так, вы говорите, цветы?

— Я наблюдал за ним. И знаете, я даже убежден, что он ничего не имел против цветов, даже очень их любил. Он постоянно заходил в розарий. Вот только если он оставался там, через несколько секунд цветы умирали.

— То есть как?

— Совсем как мухи.

— Однако же этот ваш егерь большой забавник.

— То же самое и птички… Когда он к ним приближался, они начинали петь — казалось, будто он по-особенному вдохновляет их, — а потом падали мертвые к его ногам. У меня сложилось впечатление, что он был очень этим опечален. Думаю, это у него нервное.

— Ну, а кроме этого, какие-нибудь еще столь же симпатичные черты характера у него наблюдались?

— Нет… Я ничего не заметил. Быть может, взгляд…

— Злой? Угрожающий?

— Нет, совсем напротив… Он смотрел на вас… как бы это сказать? С некоторой нежностью… да, вот именно, с надеждой. Знаете, такой ласковый… ободряющий взгляд, как будто он от вас многого ждет.

Комиссар хмыкнул.

— Должен признать, лично мне он отнюдь не был антипатичен. Мне даже приятно было сознавать, что он всегда в парке… Его присутствие было таким подбадривающим, успокаивающим… даже многообещающим. Сразу чувствовалось, что он очень услужлив. Он любил природу. Парк очень красив, и Флориана всегда можно было встретить в какой-нибудь аллее. Я иногда пробовал поговорить с ним — так было приятно завести с ним разговор на философскую тему. Странно, я только сейчас осознал, что меня всегда непреодолимо тянуло говорить с ним о философии. Он вежливо отвечал, но неизменно сохранял дистанцию. Раза два у меня возникало желание обсудить с ним проблему смерти. Но оба раза он чрезвычайно сдержанно уклонился. Да, держался он весьма почтительно.

— Ну да, не подавая виду, втихомолку готовил побег, — заметил комиссар. — Кстати, он ничего не прихватил? Я имею в виду, кроме баронессы?

— Ничего.

— Как он выглядит?

— Высокий, худой, лицо костлявое и, как я уже упоминал, без признаков возраста. Этакая вечная молодость. Да, одевался он немножко нелепо…

— Я многократно указывал ему на это, — вступил барон. — Он выглядел почти как те асоциальные типы, которых иногда встречаешь на улице… Ну, которые поджидают…

— Мы их называем сутенерами.

— Нет, нет, ничего общего у него с ними не было. Он казался человеком скорее культурным. Кстати, он очень любил поэзию. И всегда держал в кармане томик стихов.

— Одно другому не мешает. Можно быть последним мерзавцем и любить поэзию. Примеров тому сколько угодно.

— Мне представляется, со стихов все и началось… Я имею в виду, с Лили.

— С Лили?

— Так зовут баронессу. Она страстно любит великую лирическую поэзию. Я неоднократно был свидетелем, как они вдвоем в парке вслух читали стихи.

Для барона это, похоже, было потрясением.

— Дорогой друг, вы должны были бы сообщить мне об этом. Я положил бы этому конец.

— Но я не усматривал в этом ничего дурного. Мне кажется, комиссара это не убедило.

— И это все, чем они занимались вдвоем?

— Насколько я знаю, да.

— Разумеется. Итак, он никогда не давал вам никаких поводов для неудовольствия. И казался вам скорей симпатичным.

Продолжить комиссару помешал телефонный звонок.

— Алло? Да… Спокойствие, спокойствие. Не нервничайте… Хорошо. Я записал. Без штанов, штаны рядом, на лице выражение глубокого удовлетворения… Да знаю я, знаю… Итак, мы имеем двадцать четыре счастливых трупа. Да успокойтесь, сержант, никто не гарантирован, это может случиться и с вами… Не отчаивайтесь.

— Хи-хи-хи!

Я хихикнул. Это же я подсказал ему эту хохму, и хоть нехорошо смеяться над собственными шуточками, я не смог удержаться. Но поскольку этот сдавленный и, не будем скрывать, немножко визгливый смешок исходил из уст Шатца, оба визитера были несколько удивлены.

Шатц снова хохотнул, но уже собственным голосом, пытаясь как-то сгладить неловкость. Да, я переборщил. Я вовсе не намерен причинять ему новые заботы. Тех, что я уже ему устроил, мне вполне достаточно. Но вы же знаете, какие мы, евреи: протяни нам палец, мы всю руку оттяпаем. Mea culpa[13].

9. Шварце шиксе

Жара просто чудовищная. И впечатление, что она все усиливается и усиливается. Шатц исходит крупными каплями пота. Он пристально, с подозрением смотрит на барона и в то же время ищет меня, пытаясь понять, не замешан ли тут я. Но я тут ни при чем. Я безмерно счастлив, оттого что Лили прекрасно чувствует себя и Флориан по-прежнему опекает ее. Они прелестная пара, и, пока будет существовать человечество, они будут неразлучны. И я это говорю без всякой злости. Я тоже люблю красивые легенды, что бы вы там ни думали.

— Расскажите-ка мне еще про этого… Флориана. Он заинтересовал меня.

— Я очень редко видел его. Иногда он пропадал целыми месяцами. Но каждый раз, как я устраивал охоту, он оказывался на месте. Кстати, стрелял он превосходно, такого отличного стрелка я больше не встречал.

— Ага… Это уже интересно. А баронесса любила охотиться?

— Что вы! Она испытывала отвращение к охоте. Все ее интересы были только в сфере духовного.

— Я сформулировал вопрос достаточно деликатно, но если вы хотите, чтобы я поставил точки над «i»…

— Милостивый государь!

— Она была… требовательной?

— Ничуть. Она презирала драгоценности, туалеты. Любила искусство, поэзию, музыку, природу… У Лили были чрезвычайно скромные вкусы.