Читать книгу "Весна Гелликонии - Брайан У. Олдисс"

Заученные стихи стали приобретать смысл. От них исходил свет истины. И Юлий с удовольствием стал повторять про себя то, что раньше заучивал так неохотно, устремив при этом свой взгляд на Акху.

Небеса вселяют напрасные надежды,

Небеса не знают границ.

От всех их напастей и бед

Вас защищает земля Акха над нашими головами.

На следующий день он со смиренным видом предстал перед Сатаалом и сказал, что обратился в новую веру.

Барабаня пальцами по коленям, Сатаал обратил к нему свое бледное обрюзгшее лицо.

— Как ты обратился в новую веру? В эти дни ложь наводнила Панновал.

— Я взглянул в лицо Акха. Впервые я увидел его так отчетливо. Сейчас мое сердце открыто.

— Еще один лжепророк арестован на днях.

Юлий ударил себя кулаком в грудь.

— То, что я чувствую внутри себя, не ложь, отец.

— Это не так просто, — заметил священник.

— Нет, это очень просто, и сейчас все станет очень легко! — Он упал к ногам священника, рыдая от охватившей его безумной радости.

— Ничто не может быть просто.

— Повелитель, я всем обязан тебе. Помоги мне. Я хочу быть священником, как и ты.

В течение следующих нескольких дней Юлий бродил по темному лабиринту переходов. Он уже не чувствовал себя подобно заключенному, брошенному во мрак подземелья. Он находился в благословенном месте, защищенном от всех жестоких стихий, которые сделали его дикарем. Он понял, какое это блаженство — жить в теплом полумраке, без восходов и закатов, без дней и ночей, без свежего дыхания ветра…

Он понял, как прекрасен Панновал со всей его подземной архитектурой. В течение столетий пещеры украшались росписями художников, резьбой по камню, причем многие фрагменты повествовали о жизни Акха и тех битвах, в которых он принимал участие, а также о будущих сражениях, которые он будет устраивать, когда люди поверят в его силу. Там, где картины стерлись, поверх их были написаны новые. Художники постоянно были за работой, часто с опасностью для жизни взгромоздившись на леса, которые, подобно скелету какого-то мифического длинношеего животного, поднимались вверх, к самой кровле.

— Что с тобой, Юлий? Ты ничего не замечаешь вокруг, — сказал Киале.

— Я хочу стать священником. Я так решил.

— Но они не позволят стать священником тебе, человеку со стороны.

— Мой учитель обратился по этому поводу к властям.

Киале задумчиво потрогал себя за нос. Глаза Юлия настолько привыкли к вечному полумраку, что он мог замечать любое изменение лица своего друга. Когда Киале, не говоря ни слова, шагнул вглубь своей лавки, Юлий последовал за ним.

Киале положил руку на плечо юноши.

— Ты хороший парень. Ты напоминаешь мне Усилка. Но мы не будем говорить об этом… Послушай меня: Панновал уже не тот, каким он был, когда я был мальчишкой и босиком бегал по его базарам. Я не знаю, что случилось, но мира уже нет. Все эти разговоры о грядущих переменах, на мой взгляд, ерунда. Даже священники принялись за это дело, с пеной у рта доказывая необходимость перевоспитания и самоусовершенствования. По-моему, от добра добра не ищут. Понял, что я хочу сказать?

— Да, понял.

— Ну что же. Ты, вероятно, думаешь, что жрецом быть легко. Но я бы не советовал тебе становиться им именно сейчас. Священники начинают проявлять строптивость. Я слышал, что сейчас в Святилище казнят еретиков-священников. Лучше тебе оставаться у меня учеником и заниматься своим делом. Понял? Я желаю тебе только добра.

Юлий не поднимал глаз от пола.

— Я не могу объяснить, что я чувствую, Киале. В меня вселилась какая-то надежда. Я думаю, что положение должно измениться. Я тоже хочу стать другим, но пока не знаю — как.

Вздохнув, Киале убрал руку с плеча Юлия.

— Ну что же, парень. Потом не говори, что я тебя не предупреждал.

Несмотря на его ворчливый тон, Юлий был тронут его заботой. А Киале сообщил о намерениях Юлия своей жене. И когда вечером Юлий вернулся в свою комнату, на пороге появилась Туска.

— Священники могут ходить везде, куда им вздумается. Когда ты будешь посвящен в сан священника, то для тебя не будет существовать никаких запретов. Ты сможешь запросто бывать и в Святилище.

— Вероятно. Приходи ко мне.

Она умоляюще дотронулась до его руки. Юлий смущенно улыбнулся.

— Ты очень добра, Туска. Но неужели бунтари, которые желают свергнуть правителей Панновала, ничего не знают о твоем сыне?

Туску вдруг охватил страх.

— Юлий, ты станешь совсем другим, когда примешь сан. Поэтому я больше ничего не скажу. Я боюсь повредить остальным членам семьи.

Юлий потупил взор.

— Да покарай меня Акха, если я когда-нибудь причиню вам зло.

В следующий раз, когда он появился у священника, рядом с Сатаалом стоял солдат, держа на привязи фагора. Священник спросил Юлия, готов ли он пожертвовать всем, что имеет, ради служения Акхе. Юлий ответил, что да, готов.

— Да исполнится сие. — Священник хлопнул в ладоши, и солдат удалился. Юлий понял, что лишился всего, чем обладал, кроме одежды, которая была на нем, да ножа, который украсила резьбой его мать.

Не говоря ни слова, Сатаал, поманив его пальцем, направился в сторону задней части Рынка. С бьющимся сердцем Юлий последовал за ним.

Когда они подошли к деревянному мосту, переброшенному через ущелье, в котором бушевал Вакк, Юлий бросил взгляд назад. Его взгляд скользнул мимо шумной толпы, оживленно что-то меняющей, чем-то торгующей, о чем-то спорящей, и устремился туда, где через раскрытые ворота был виден ослепительный снег.

Не зная почему, он вспомнил об Искадор, девушке с темными развевающимися волосами. Затем он поспешил за священником.

Они взбирались вверх, по террасам мест паломничества, где люди, толкаясь, спешили положить свои приношения к ногам идола. Сзади была перегородка с замысловатым рисунком. Сатаал быстро прошел мимо нее и направился к узкому проходу по небольшим ступенькам. Когда они повернули за угол, свет быстро померк. Звякнул колокольчик. Охваченный беспокойством Юлий споткнулся. Он попал в Святилище быстрее, чем ожидал.

Впервые за время пребывания в перенаселенном Панновале вокруг него не было ни души. Их шаги отдавались гулким эхом. Юлий ничего не мог разглядеть. Священник впереди него казался бестелесным призраком, ничем, темнотой в темноте. Юлий не осмеливался ни остановиться, ни заговорить. От него сейчас требовалось одно: слепо идти за своим наставником, и все, что бы ни произошло, он должен воспринимать как испытание своей веры.

Если Акха любит подземную тьму, то также должен любить ее и он. Тем не менее, пустота, которая, казалось, шелестела в ушах, тяготила его.