Читать книгу "Ответный удар - Михаил Ахманов"

– Почему был, сестра Жанна?

– Он погиб, Эби. Недавно… Сам погиб, и его жена, и мои маленькие внучки… прими, Господь, их невинные души… Все погибли, Эби, когда над Льежем взорвался аппарат фаата..

– Не плачьте, сестра Жанна, ну пожайлуста, не плачьте… Смотрите, он вам улыбается… Мой сыночек…

Смоленск, 2089 г.,

усадьба в микрорайоне Холмы

– Павел, он идет к тебе… смотри, как хорошо идет… а теперь к Йо… Ты ведь узнал дядю Павла и тетю Йо, малыш? Узнал, да?

– Та. Тата Паша, тета Е. На вучки! Тета Е!

– Он хочет, чтобы я взяла его на руки?

– Да, Йо. Ты ему нравишься. Ты такая красивая!

– Он теплый… кожа такая нежная… и запах… он пахнет тем, что пьют… не подсказывай, Павел, я вспомню… да, молоко… Он пахнет молоком. Удивительно!

– Ты удивляешься, Йо? Почему? Ты ведь уже видела детей, верно?

– Видела, но не держала на руках. И потом, это были… как сказать?.. да, чужие дети. Я не могла их потрогать. Я знаю, что трогать можно только своих детей или хорошо знакомых. Так положено на Земле.

– А у вас?

– У нас, в Новых Мирах, я не встречала детей.

– Даже когда сама была маленькой?

Молчание. Потом:

– Эби, пусть Йо и мальчик поиграют. Вот здесь, в песочнице… А я хотел бы прогуляться. Покажи мне свой сад. Вишни… это, кажется, вишни? Как они цветут!

– Это не вишни, Павел, это сливы. Вишни за домом.

– Пойдем туда.

– Почему ты меня уводишь?

– Хочу тебе кое-что сказать. Не расспрашивай Йо о детях. У бино фаата нет детей, только потомки. Следующее поколение тхо, рабочие, воины или пилоты.

– Но разве потомки не дети?

– Не совсем. Я тебе говорил: не обманывайся внешним сходством между ними и нами. Физиологическое сходство велико, вплоть до клеточного уровня, но их мир иначе организован, и детям в нем места нет. Считается, что детский возраст непродуктивен, что дети ничего не дают, а только потребляют, отнимая у общества массу ресурсов. Кроме того, дети уязвимы. Самое уязвимое звено в биологии любой расы, вымирающее первым в случае войн, болезней, природных катастроф, и его уязвимость пропорциональна времени детства. В Затмениях первыми гибли дети, а с ними погибал генофонд… При этом чем больший срок необходим для достижения зрелости, тем большие нужны затраты, чтобы сберечь новое поколение. Нерационально, понимаешь?

– Но может ли быть иначе? У нас, у людей? А фаата ведь люди!

– Может. Они практикуют искусственное осеменение, и женщины-кса, особая каста, вынашивают плод в течение пяти-шести недель. Очень быстро, под волновым облучением, так же, как было с тобой на их корабле. Потом младенца помещают в инкубатор… не совсем в инкубатор, это скорее установка для ускоренного физиологического развития. Йо не смогла описать эту машинерию. Она знает только, что вышла из нее взрослым человеком примерно через год. Взрослым, владеющим языком и даже кое-какими профессиональными навыками… Вот и все ее детство. Для нее ребенок – чудо из чудес.

– А она сама… то есть вы оба… ты и она…

– Нет, Эби, нет, у нас детей не будет. Ее каста тхо бесплодна.

– Но бесплодие лечится!

– Это не болезнь, не бесплодие земной женщины, Абигайль, ее организм просто не вырабатывает нужных гамет[15]. С этим ничего нельзя поделать, милая. На Лунной базе и здесь, на Земле, ее смотрели лучшие специалисты… смотрели тщательно, ты уж мне поверь! Да и не в этом дело.

– Не в этом? Ты меня пугаешь, Павел! В чем же?

– В том, что мир фаата рационален до конца. Старость так же непродуктивна, как юность, и поэтому тхо долго не живут. – Долгая, долгая пауза. Затем: – Я не знаю, сколько ей осталось.

Смоленск, 2093 г.,

усадьба в микрорайоне Холмы

– Скажи, Пол: т'тайа орр н'ук'ума сиренд'аги патта.

– Тетайя оррр нукума сирентахи пата… Похоже, тетя Йо?

– Нет, малыш, нет. Не тетайя, а т'тайа, не нукума, н'ук'ума… У тебя такой хороший, такой гибкий язычок, щелкай им в нужном месте. Послушай еще раз: т'тайа орр н'ук'ума сиренд'аги патта… Теперь повтори.

– Т'тайа оррр н'ук'ума сирент'аги патта!

– Уже гораздо лучше. Орр, орр, орр… Не надо сильно раскатывать звук. А в слове «сиренд» окончание звонкое – сиренд, сиренд, сиренд'аги. Лучше, если ты будешь не говорить, а петь. Споем вместе?

– Да, тетя Йо. Т'тайа орр н'ук'ума сиренд'ага патта!

– Замечательно, мой хороший! Ты понимаешь, что это значит?

– Сиренд вылез на солнце и греется на теплых камнях. Сиренд – такая ящерица с блестящей синей шкуркой… водится в Новых Мирах, про которые ты мне рассказывала…

– В одном из Новых Миров, малыш. На Т'харе… Это мир, в котором я жила.

– Он дальше Марса?

– Дальше, Пол.

– Дальше Юпитера?

– Гораздо дальше. Он лежит у Провала, на границе галактического рукава, и свет до него идет целых два столетия.

– Ты скучаешь по нему?

– Нет. Пожалуй, нет… Там у меня не было близких, а здесь ты, и твоя мама, и Павел… И на Земле гораздо красивее, чем на Т'харе.

– Но я все равно хочу увидеть Т'хар. Когда я вырасту и стану астронавтом, мы полетим туда все вместе – ты, я, дядя Павел и мама.

– Боюсь, Пол, нам не будут рады.

– Почему?

– Я объясню тебе это, но не сейчас, как-нибудь попозже. Сейчас мы должны говорить на фаата'лиу, чтобы ты все понял правильно. Ты не забыл, что такое фаата'лиу?

– Конечно, не забыл. Это язык бино фаата.

Смоленск, сентябрь 2094 г.,

усадьба в микрорайоне Холмы

– Мама, почему дядя Павел плачет?

– Разве он плачет, сынок? На его лице нет слез.

– Он плачет. Я чувствую. Здесь. – Детская ладошка касается лба. – И ты тоже плачешь. Мама, почему?

Долгое молчание.

– Наверное, ты прав, мой мальчик. Мы оба плачем, дядя Павел и я. Люди горюют, когда уходят близкие, уходят навсегда. Я не хотела тебе говорить… Йо умерла. Ты ведь понимаешь, что это значит?

– Касс'иро тан… То есть я хотел сказать – я понимаю и не понимаю. Умирают старые, а тетя Йо была молодой и такой красивой… Как она могла умереть?