Читать книгу "Анахрон-2 - Елена Хаецкая"

— Нет, это «звал».

Вика сделала еще одну заметку. Потом долго мурыжила его со словом «сестра»

— «швостер», «свистар»… Затем захлопнула блокнот, одарила Сигизмунда отстраненно-строгой улыбкой и довольно быстро засобиралась уходить.

От этого визита у Сигизмунда почему-то остался неприятный осадок. Как будто аськина сестрица явилась к нему с определенной целью, хитростью легко добилась своего и, как только получила желаемое, свалила.

* * *

Чтобы избавиться от поганого чувства — тем более, ни на чем не основанного — Сигизмунд принялся за уборку. Воздвиг на место стеллаж. Старательно разобрал, протер и расставил книги. Поскорбел над развалившимися в процессе низвержения модернистами — альбом распался на три составляющие. Бегло перебрал мутные фотографии «Кама-сутры». Подивился. Аккуратно убрал на место. Пусть хранится. Память.

Расставил по полкам все безделушки, какие живы остались. Халцедончик, который с Натальей вместе в Крыму нашли (и как радовались тогда!), подержал в руке, поприслушивался к себе. Но в душе ничего не шевельнулось.

Сигизмунд выбросил несколько выцветших наборов открыток «Отдыхайте в Пицунде», происхождение коих осталось для него загадкой, и тому подобный хлам. Приготовил для вынесения на помойку целую пачку «одноразовых» книг — мутный бурный поток словесной жижи, скупленный еще в разгар перестройки.

Подмел. Комната неожиданно приобрела вполне обитаемый вид.

Вот и хорошо. Теперь будем культурно отдыхать. Сигизмунд погасил верхний свет, завалился на диван с «Инквизитором», творением некоего Александра Мазина. Этого «Инквизитора», помнится, Федор принес, нахваливал. Все руки не доходили почитать. Господи, как давно это было. Будто жизнь назад.

Уткнулся в роман. Полчаса боец-одиночка лихо расправлялся с группировками. Рвал их голыми, можно сказать, руками. Но было интересно.

Интересно, как выглядит сам автор? Небось, толстый, рыхлый. Боевики обычно пишут упитанные трусоватые дяди.

От похождений боголюбивого бойца-одиночки Сигизмунда оторвал телефонный звонок. Звонила, конечно, Аська. Кто еще станет названивать за полночь? Породнились с ней прямо за эти дни.

— Чем это ты, Морж, так очаровал мою высокоученую сестрицу, колись?

— А что, очаровал? — без интереса спросил Сигизмунд.

— Не знаю уж, не знаю… Пришла она от тебя такая задумчивая-задумчивая. Ну точно, думаю, влюбилась. Ты ее там трахал?

— Нет еще, — сказал Сигизмунд. — Только «Кама-сутру» в памяти освежил. А что она говорила?

— Ничего не говорила. О тебе расспрашивала, все обиняками да намеками. Я ей говорю: ты, Виктория, не обольщайся — он хоть и генеральный директор, а нищий. Сперли у него все. Кресло вертящееся сперли с подлокотниками, бумагу для факсов— пипифаксов потырили… Словом, все. Пропадешь ты, говорю, с ним.

— А она? — зачем-то поддержал беседу Сигизмунд.

— А она в уголку засела, все блокнотиком шуршала и что-то под нос себе на разные лады бубнила. Стишки, должно быть, сочиняла. А сейчас вот на ночь глядя гулять пошла. Я говорю: «Ты что, Виктория, с ума сошла? Не в Рейкьявике. Снасильничают и пришибут.» А она: «Нет, говорит, пойду воздухом подышу»… Это она, Морж, о тебе воздыхать пошла, точно тебе говорю… А, вот она пришла.

И Аська бросила трубку.

Как ни странно, диковатая ночная беседа с Аськой резко улучшила настроение Сигизмунда. В поведении аськиной сестрицы вдруг перестал чудиться неприятный меркантильный душок.

* * *

Сигизмунд проснулся со странным ощущением, которое можно было охарактеризовать двумя словами: поезд пошел. Еще вчера этого чувства не было. Вчера — как и те несколько дней, что прошли с момента исчезновения Лантхильды — поезд его жизни, образно говоря, бездарно торчал на каком-то заброшенном полустанке. Сегодня — словно прогудел сигнал — поезд медленно начал набирать ход. Все, ту-ту. Лантхильда осталась там, на платформе. А Сигизмунд двинулся дальше. Жить. Жить без нее. Привык. Успел. Подлец человек, ко всему-то привыкает…

Это чувство не оставляло его весь день. Вечером, придя домой, он решительно вошел в «светелку» и принялся за уборку. Хватит. Сгреб со шкафа и выбросил все пустые коробки-банки. Заглянул в шкаф. Все вещи лежали в идеальном порядке. «Плечиков» Лантхильда не признавала: все было аккуратно сложено стопочками.

Заначек, по преимуществу бесполезных, по всем углам обнаружено было великое множество. Веревочки, резиночки, носовые платки, игрушка из киндерсюрприза, фантики, завернутые в лоскуточки… Вываливая все это барахло в мешок для мусора, снова подумал: нормальна ли была девка? Не может человек в твердом рассудке сберегать и заныкивать такое количество бесполезного хлама. Даже такое отчасти осмысленное дело, как собирание марок, оставалось для Сигизмунда загадкой. Хотя реклама по ого неустанно призывала Сигизмунда собрать сто тысяч пробок от псевдо-шампанского, дабы выиграть поездку на Канары…

Пройдясь с веником под шкафом, Сигизмунд неожиданно вымел нечто неожиданное — пачку утопающих в пыли фотографий. Отложил веник, наклонился, взял в руки. Происхождение фотографий угадывалось легко: девка выковыряла их из альбома. На всех была Наталья.

Видать, ревновала. Даже изображения убрала, чтобы забыл. Сигизмунд даже обиделся: похоже, девка считала его по интеллекту равным кобелю.

Пошуровал веником еще. Еще одну Наталью вытащил. И бумажный след. Тот, что снимал у девки с ноги, когда сапожки для нее подыскивал.

Сразу вспомнилось, как боялась она давать след. Весь ужас от сей немудреной измерительной процедуры. Как первым делом отобрала у него след, утащила куда-то… Как давно все это было. Совершенно в другой жизни.

А что ей мешало этот след уничтожить, если она за улику его держала? Нарисовалась зачем-то инфернальная картина: дознаватель, обмазывающий девкин след сажей.

Сигизмунд отложил след, отряхнул от пыли натальины фотографии и вернул их в альбом.

Снял с тахты постельное белье. Огляделся — где бы еще прибрать. И тут только заметил на подоконнике листок бумаги. Записка? Что за глупости. Да и не умела она писать. Она умела… Да, это рисунок.

С рисунком в руках Сигизмунд уселся на необитаемую тахту. Задумался. Странноватенький рисунок. Как и сама Лантхильда, впрочем.

На бумаге была изображена телега с непривычно высокими бортами и колесами без спиц. Над задней частью телеги был сделан навес, обтянутый холстиной или чем-то вроде. Конструкция чем-то напоминала фургон американских пионеров на Диком Западе. После того, как полнавеса снесло ураганом. Оставшаяся часть навеса украшалась крупной свастикой. «Фокке-вульф» прямо, а не телега. В передке стояла, выпрямившись во весь рост, сама Лантхильда. Непропорционально крупная — видимо, важная, — она стояла боком к движению, лицом к зрителю. На груди у нее красовалась лунница. В руках она держала… еще одно колесо. Запасное, должно быть. Она вцепилась в него, как рулевой в штурвал.