Читать книгу "Маленький незнакомец - Сара Уотерс"

— Чем могу служить? — спросил он, вскинув подбородок.

Чтобы не отрывать его от работы, я вкратце изложил свою идею, повернув дело так, словно прошу об услуге — помочь в весьма важном исследовании… Почему-то сейчас затея выглядела менее убедительной, чем в машине; Родерик недоверчиво хмурился и прервал меня, когда я заговорил об устройстве аппарата:

— К сожалению, у нас мало горючего, днем мы не запускаем генератор.

Он покачал головой, словно отвергая мою просьбу, но я заверил его, что машина работает на аккумуляторах. Каролина прислушивалась к нашей беседе и, закончив со второй коровой, поддержала меня доводами. Родерик беспокойно поглядывал на скотину, страдавшую в ожидании дойки; полагаю, он согласился лишь для того, чтобы мы отвязались, и тотчас захромал к хлеву. Дату сеанса определила Каролина.

— Не волнуйтесь, я прослежу, чтобы он был дома, — шепнула она и добавила, словно ее только что осенило: — Рассчитайте так, чтобы остаться на чай, ладно? Наверняка мама захочет вас пригласить.

— Хорошо, — охотно согласился я. — Буду рад. Спасибо, мисс Айрес.

Каролина состроила обиженную рожицу:

— Пожалуйста, зовите меня по имени. Видит бог, официоз мне и так обеспечен на долгие годы… Но вас я буду называть «доктор», если не возражаете. Почему-то хочется, чтобы врач всегда был чуточку недосягаем.

Улыбнувшись, она подала мне теплую, пахнущую молоком руку; на фоне хлева мы были как два фермера, что рукопожатием скрепляют сделку.

Сговорились на ближайшее воскресенье; день снова выдался жарким — таким, когда зной томит, а грузное небо подернуто дымкой песчаной пыли. Краснокирпичный фасад Хандредс-Холла выглядел блеклым и странно иллюзорным, он обрел четкость, лишь когда машина выехала на гравийную дорожку: вновь стали видны прежние и открылись новые детали упадка. Казалось, дом мучительно балансирует между недавней пригожестью и грядущим уродством.

Видимо, нынче Родерик меня поджидал. Едва я вылез из машины, как заскрежетала парадная дверь, и он появился на растрескавшемся крыльце, хмуро глядя на мой саквояж и аккуратный деревянный футляр.

— Это и есть та штуковина? — спросил он. — Я думал, она больше. Похоже на коробку для сэндвичей.

— Аппарат мощнее, чем кажется.

— Ну, раз вы так говорите… Пойдемте в мою комнату.

Казалось, он уже крепко сожалеет, что согласился на эту затею. Родерик пропустил меня в вестибюль, и мы пошли сумрачным прохладным коридором, правым от лестницы.

— Боюсь, у меня небольшой кавардак, — сказал хозяин, открывая дверь последней комнаты.

Опустив поклажу, я удивленно огляделся. Родерик пригласил в «свою комнату», и я ожидал увидеть обычную спальню, но оказался в громадном зале (или показавшемся громадным, поскольку я еще не вполне привык к масштабам дома): стены в деревянных панелях, решетчатый потолок, огромный мраморный камин в готическом стиле.

— Здесь была бильярдная. — Родерик заметил, что я ошеломлен. — Прадед устроил. Наверное, воображал себя этаким бароном. Но бильярдные причиндалы давно растеряли… Когда я вернулся с фронта, в смысле из госпиталя, лестницы были мне не под силу, и мать с сестрой надумали поселить меня здесь. Я так прижился, что обратно наверх уже не хочу. Тут и работаю.

— Понятно.

Я сообразил, что именно эту комнату мельком видел с террасы, когда был здесь в июле. Сейчас она еще больше казалась свалкой. Один угол занимала железная кровать, смахивавшая на прокрустово ложе, к ней присоседились туалетный столик, древний умывальник и зеркало. Возле готического камина расположилась пара довольно красивых старых кресел, кожаная обивка которых была сильно потерта и кое-где расползлась по швам. В комнате имелись два зашторенных окна; одно выходило на ступени террасы, задушенной вьюнком, а изящный силуэт другого портили вплотную придвинутые к нему письменный стол и винтовой стул. Вероятно, их так поставили, чтобы максимально использовать дневной свет, однако блестящая столешница, сейчас почти скрытая за ворохом бумаг, гроссбухами, папками, справочниками, немытыми чашками и переполненными пепельницами, была своего рода магнитом, неодолимо притягивавшим взгляд из любой точки комнаты. Во всяком случае, Родерика явно тянуло к столу: разговаривая со мной, он рылся в бумажном хаосе. Выудив карандашный огрызок, он достал из кармана клочок бумаги, испещренный какими-то цифрами, и стал переписывать их в гроссбухи.

— Присядьте, пожалуйста, я сейчас, — бросил он через плечо. — Понимаете, я только что с фермы, и если сразу не запишу эти треклятые суммы, потом непременно забуду.

Прошла минута-другая, но писанина не заканчивалась, и тогда я решил приготовить аппарат к работе. Поставив футляр между обшарпанных кресел, я откинул защелки и достал машину. Мне уже не раз приходилось пользоваться этим весьма простым агрегатом — катушка, батареи, металлические пластины электродов, — однако все его клеммы и провода производили устрашающее впечатление. Оглянувшись, я увидел, что Родерик покинул свой стол и оторопело воззрился на аппарат.

— Экое чудище, — сказал он, теребя губу. — Хотите начать прямо сейчас?

Я отложил клубок проводов.

— Ну да, а чего тянуть? Но если вы против…

— Нет-нет, все в порядке. Раз уж вы здесь, приступим. Мне раздеться или как?

Достаточно закатать штанину выше колена, сказал я. Известие его обрадовало, но он явно сконфузился, когда, сняв парусиновую туфлю и многажды штопанный носок, задрал брючину.

— Ощущение, что я вступаю в масонскую ложу. — Родерик сложил руки на груди. — Никаких клятв не потребуется?

Я рассмеялся:

— Для начала просто сядьте и позвольте вас осмотреть. Это недолго.

Он опустился в кресло, а я присел перед ним на корточки и осторожно выпрямил его увечную ногу. Мышцы натянулись, Родерик болезненно крякнул.

— Потерпите? — спросил я. — Я должен ее пошевелить, чтобы понять характер травмы.

Желтоватая кожа худой ноги казалась бескровной; на икре и внешней стороне голени в поросли жестких волосков виднелись гладкие розовые проплешины и рубцы. Бледное деформированное колено, смахивавшее на диковинный корень, сгибалось с трудом. На неподатливой икре проступали узлы затвердевшей мышечной ткани. Голеностопный сустав, которому приходилось отдуваться за всю малоподвижную ногу, от чрезмерной нагрузки опух и воспалился.

— Дело хреново, да? — глухо спросил Родерик, глядя на мои манипуляции с голенью и ступней.

— Кровообращение нарушено, образовалось много спаек. Это плохо. Ничего, бывает хуже… Так больно?

— Ох! Зараза!

— А так?

Родерик дернулся.

— Черт! Хотите вовсе ее открутить?

Я осторожно вернул ногу в привычное для нее положение и помассировал икру, разогревая отвердевшую мышцу. Затем через марлевые прокладки, смоченные в солевом растворе, пластырем прикрепил пластины электродов к голени. Родерик заинтересованно наблюдал за моими действиями. Я завершил настройку аппарата, и он совсем по-мальчишечьи спросил: