Читать книгу "Первая командировка - Василий Ардаматский"

Более суток он проспал, сидя на полу в вагоне, до потолка набитом ранеными, при них и кормился. В Москве, на Белорусском, вокзале, он постригся, побрился и, не откладывая, отправился в город. Чувствовал себя неважно, все тело сковывала слабость, еле передвигал ноги. Даже Москву не разглядывал, и у него было такое ощущение, будто он уехал отсюда вчера...

ГЛАВА ШЕСТАЯ

29 июля 1941 года Виталий Самарин явился на площадь Дзержинского — по месту своей службы.

И тут началось... Полдня он провел в бюро пропусков на Кузнецком мосту — не мог получить пропуск в отдел кадров. Сколько раз он подходил к окошечку-бойнице — и слышал одно и то же: «Ждите».

Наконец его пригласили в комнату, и там с ним разговаривал командир, у которого в петлицах было по одной шпале. Назвался он дежурным.

Кроме попорченного партбилета, у Самарина никаких документов не было. Отдавая билет, пояснил, при каких обстоятельствах он его замочил.

Дежурный молча очень долго изучал его книжечку, потом положил ее в стол и сказал тихо и властно:

— Коротко — как оказался в немецком тылу? Что там делал?

Виталий начал рассказывать.

Но разве мог он коротко рассказать о всем, что с ним было? Всплывали какие-то подробности, казавшиеся крайне важными. Вспомнил вдруг, как 22 июня начальник райотдела НКВД сунул себе в карман его командировочное предписание, а он подумал: когда начальник его оттуда вынет? Не забыл бы! Вспомнился живущий в сожженной немцами деревне учитель, который дал ему вот эту, что на нем, куртку...

— Погодите! — раздраженно остановил его дежурный и подвинул к себе лист бумаги. — Отвечайте на вопросы: фамилия, имя отчество, год рождения и дальше как по анкете и без ненужных подробностей.

Вспомнив обычный порядок анкетных вопросов, Самарин начал отвечать. Дежурный, не глядя на него, записывал. Так они дошли до его назначения в пограничный городок и добрались до того начальника райотдела, который 22 июня взял у него командировочное предписание.

— Фамилия начальника?

— Не помню... Вернее, я даже и не узнал ее. Я же прибыл туда в первый день войны, и в тот же день меня включили в истребительный отряд.

— Фамилия командира отряда?

— Тоже не знаю.

— Странно.

— Ничего странного! — начал злиться Самарин. — Я явился в отряд, когда он уже грузился на машины. Потом я оказался в отделении сержанта Губарюка. Вот только его фамилию я знал и помню — Губарюк.

— Дальше что было?

— Несколько дней мы охраняли дорогу, по которой отступали наши. И военные, и население. Ловили диверсантов. А потом нас перебросили на железнодорожную станцию — название ее тоже не знаю... Там мы вели бой. Нас распределили по территории станции. Я и еще один боец с пулеметом заняли позицию возле водокачки. Потом появилась самоходка, и стали нас бомбить воздуха... Потом появились мотоциклисты. Мой второй номер погиб, ему снесло голову. А потом я пошел на восток.

— Самовольно? — быстро спросил офицер.

— Что значит — самовольно? Был приказ командира отряда отходить.

— Значит, с вами был и командир? Как его фамилия?.

— Я же сказал — не знаю. Приказ его передал нам прибежавший связной.

— Дальше что было?

— Я пошел на восток, к своим.

Дежурный долго смотрел на Самарина с презрительным недоверием и наконец снова спросил вяло:

— Дальше что было?

Виталий молчал. Дальше была встреча с Карандовым. Потом его непонятное исчезновение... потом тот учитель, которого он встретил возле торфяного болота. Но к чему про все это рассказывать? Он и сам сейчас понимал, что все, казавшееся тогда таким важным, тяжелым, даже героическим, теперь выглядело наивно и даже неправдоподобно.

— Дальше рассказывать нечего... — Самарин посмотрел в глаза дежурному: — Пробирался к своим. Днем прятался, ночью шел. Под конец повезло — меня подобрали танкисты из двадцатой армии.

— Там вас допрашивали?

— Да, в особом отделе. Но допрос не был окончен, так как объявили боевую тревогу и все пошли, и я тоже пошел...

Вдруг Самарин почувствовал смертельную усталость. Веки будто свинцом налились. Он закрыл глаза. Все исчезло, и он, как мешок, свалился со стула...

Очнулся в постели. Небольшая комната. Рядом пустая койка. За окном — солнечный день. Сдернул одеяло, спустил ноги на пол. На нем только трусы и те чужие. Встал, сделал приседания, помахал руками — ничего, все в порядке. В памяти сперва смутно, а затем очень ясно восстановился неприятный разговор в бюро пропусков. Не мог только вспомнить, чем тот разговор кончился. Но где он сейчас? И как бы ему одеться?

Самарин приоткрыл дверь. Длинный коридор. На двери через коридор табличка: «Дежурная медсестра», на следующей двери: «Изолятор». В коридоре — никого. Мертвая тишина. Самарин шагнул через коридор и приоткрыл дверь с табличкой: «Дежурная сестра». В комнате сидел за маленьким столом пожилой человек в форме НКВД. Он смешливо посмотрел на Виталия:

— Доброе утро. Заходи, заходи.

Самарин вошел в комнату и закрыл за собой дверь, чувствуя себя в одних трусах очень неловко.

— Герой борьбы с фашистскими захватчиками от границы до самой Москвы?

Самарин хотел огрызнуться, но вовремя увидел, что в петлицах у пожилого по три шпалы. Встал как положено перед большим начальником и оглядел себя. Увидел свои голые ноги и засмущался:

— Мне бы одеться.

— Оденешься, успеешь. А пока вот тебе бумага и карандаш. Иди в свою палату и напиши все существенное, что с тобой произошло. Только одну правду пиши.

Самарин взял бумагу, карандаш и вернулся в комнату. Трудно оказалось написать так, как было приказано. В голову снова лезли несущественные факты и подробности, а то еще — не дай бог! — его споры с Карандовым или как они вдвоем убили одного немца. Да и убил-то Карандов, который потом удрал.

Самарин долго сидел над чистым листом бумаги, пока не понял, что у него просто не было никаких существенных дел и событий, он просто пробирался к своим, и ему здорово везло. И тогда он всю свою историю от границы до Москвы изложил на одной страничке. Только собрался поставить подпись, в комнату вошел начальник с тремя шпалами.

— Написал?

Самарин вскочил и протянул ему свою страничку. Начальник быстро прочитал ее, сложил и спрятал в карман.

— Почему не сказал в бюро пропусков, что ты москвич и был призван в наши органы по партийной мобилизации?

— Там дежурный только и спрашивал, что было дальше, и ничему не верил. А я говорил чистую правду.

— Ладно, разберемся. Одежда твоя в дезинфекции, сейчас принесут форму. — Кто у тебя в Москве?