Читать книгу "Инка - Улья Нова"

Огнеопасный человек считает, что удача – как пальто, оно давно сшито, приготовлено и висит в витрине, оформленной разными стекляшками и кленовыми листьями, в чехле или без, отутюженное или слегка помятое примерками. И ждет. Но на свете много разных фабрик: какие-то шьют пальто подешевле, для экономных, предприимчивых служащих. Где-то на складах ждут отправки в большой и центральный универмаг целые эшелоны одинаковых пальто-близнецов, а в том грузовике едут слегка подпорченные молью пальто – в подвальчик уцененных товаров. На рынках – глаза разбегаются от разнообразия пальто: здесь и короткие полупальто и длинные, с развевающимися при ходьбе полами, все больше сшитые надомниками-старушками за бесценок. Получается, существует целая индустрия. Любое пальто судьбы знает своего будущего хозяина, которого и дожидается. Пальто всегда находятся в полной определенности, для кого именно они предназначены, по чьим меркам сшиты. Это видно по всему – по цвету, качеству материи, по крою и пуговицам. Все говорит о том, что пальто удачи сшиты с умыслом, как послание, подписанное определенным именем.

Но как только дело касается людей и доходит до выбора пальто, похода в магазин, примерок, начинается давка и путаница. Кто-то все пропил, и денег на пальто нет. «Ничего, прохожу в своей старенькой хламиде», – говорит он и с этим проживает всю жизнь. Тот не сумел вовремя остановиться и не накопил на приличное пальто, приходится ему изыскивать подешевле, но все же чтоб и стыдно не было. Другой – занял, в долгах как в шелках, а выбрал пальто получше, но потом всю жизнь расплачивается, задерганный и нервный. У моего бывшего соседа по лестничной клетке деньги водились, но чудак никак не мог решиться купить черное неброское пальто, сшитое словно бы по нему. А удача не ждет, и она не долговечна. Судьба, предназначенная тебе, пылится, засаливается, изнемогает от ожидания, пока кто-то не купит ее в уцененке.

«Наверное, надо спешить и не сворачивать, даже если маршрут автобуса тебя заставляет, – вздохнул Огнеопасный человек, а потом тихо прибавил – Только вот знать бы, как?»

Это он вымолвил в полночную тишину комнатки-мышеловки, где мы сидели, пили чай из алюминиевых кружек, и одну из них я получил в подарок. Он искренне расчувствовался, потом все же не удержался, спросил, как объяснить, почему не хватает духу или сил заполучить свое, почему нет ясности в выборе, нет взаимности поисков, а все так разлажено: одна неразбериха и негодные, никчемные пальто.

И я не нашел, чем бы его успокоить, как приободрить. А после, много после я узнал, что дядя Вася и есть тот, о ком легенды, как стая перелетных птиц, мечутся по всему миру, ради кого и я летел через океан с одного материка на другой.

Инка внимает, стараясь отрезать от мягкой губки-бутерброда хоть кусочек тупым ножом. Наконец Инке удается оторвать с помощью ножа, вилки, а потом и рук – клочок бутерброда, она довольна, что ее вольность осталась незамеченной, она жалеет, что взяла маленькую сумочку-стручок, в какую ни одна приличная лупа не уместится. А ей бы так хотелось получше рассмотреть костяное кольцо мистера латино, с орнаментами, завитушками, но левая рука его занята сигаретой, летает-дирижирует, и кольцо приходится изучать урывками, без лупы. Не только Огнеопасный человек из его истории, Уаскаро и сам немного похож на индейца, у него кожа цвета миндаля, а морщинки его совсем не портят, даже смотрятся весьма привлекательно. «Да, мужчин-то морщинки не портят», – тихонько вздыхает Инка. Расправляясь кое-как с бутербродом, она успевает изучить и косицы Уаскаро, его добротный серо-бежевый свитер, не пропустила шрамик на щеке, две родинки на другой, подметила и замшевые штиблеты. Все это она выясняла урывками, но так и не удавалось понять, кто такой этот мистер латино, осталось также загадкой, что он нашел интересного и занимательного в обществе Инки и что ему, собственно, нужно.

Он же, по-отечески целуя на прощание воздух над ее щекой, нахмурил брови и, высматривая что-то вдали, продолжал дарить замысловатые советы:

– Завтра по пути на работу остановишься, конечно, встанешь там, где безопасно, – не посреди лужи, не на крышке люка и уж никак не на середине шоссе. Встанешь, замрешь и будешь наблюдать то, что делается вокруг. Потом вспомнишь о Солнце. Повернешь к нему лицо. А если завтра будет облачный день, повернешь лицо туда, где Солнце скрывают тучи и где его тушит твоя вялость.

Давно уже по вечерам тишину и покой Инкиной квартирки никто не тревожил, никто не набивался к ней в друзья, не просил помочь, даже мегаполис обходил стороной и шумел где-то вдали. Теперь нет-нет да и встречал Инку на пороге настойчивый москит телефонного звонка в глубине бедлама-вигвама, из кучи уже раз ношеного и сразу надоевшего, замученного тряпья. Приходилось поторапливаться, искать, где затерялась трубка, под какими вековыми завалами она погребена. Инка справлялась с этой задачей каждый раз мастерски, как умелый и опытный археолог. И в награду получала тихое: «Халло». И тут же следовали расспросы: «Плавно ли двигалась на работе, ставила ли камни-волнорезы своему негодованию и раздражению, оберегала ли свое спокойствие, сколько раз вспомнила о Солнце за день?»

Инку и возмущала и до слез трогала непонятная забота мистера латино о ней, за это она соглашалась помочь ему. В прошлый раз – сопровождала в прогулке по бульварам, что, как ожерелье из цветов и листьев, окружает самый центр города. На этот раз Уаскаро жаловался, что скоро у племянницы день рождения, а подарка все не придумал.

– Я уже голову потерял, ищу какой-нибудь савениар, и все не то, все не от души.

«Хитрит, – заключила Инка. – Уж иностранцы всегда знают особые островки в городе. Я могу здесь жить двести лет, а не догадываюсь, что в той булочной самый лучший австралийский хлеб, а в том закутке – голландская кондитерская, и не картонная симуляция, а настоящая голландская кондитерская, каких натыкано на каждой улочке Амстердама. И Уаскаро наверняка знает разные места и закоулки города, где можно купить забавные безделушки, матрешек, деревянные ложки, плетеные соломенные шкатулки в подарок. Короче, темнит он все это», – шуршала Инка про себя, что не мешало ей с готовностью чеканить в трубку монетки-согласия:

– Тогда завтра, в одиннадцать, на Театральной.

Издали и вблизи Уаскаро представлялся Инке загадочным кожаным сосудом: непонятно, что у него внутри, о чем он думает. Даже если заглянешь туда – темнота и никакой ясности, что в нем хранится, какие тайны. Поэтому она, паникуя и барахтаясь, начинала тыкать в темный кожаный сосуд вопросы-иголки, но они были беспомощны, ничего не протыкали, ничего не проясняли. С другой стороны, если сравнить Уаскаро с каким-нибудь островом, то получалось, что остров этот лежал в Бермудском треугольнике и не поддавался освоению, невзирая на хитрости путешественников, на увертки индейцев-земледельцев и на рассудительные попытки опытных североевропейских фермеров. И аграрий, и следопыт, получается, был из Инки нулевой. Уаскаро отвечал на ее осторожные расспросы с усталым почтением, в его планы, видно, не входила подробная и откровенная экскурсия по своему прошлому-настоящему. Тут не обошлось и без конфуза. Инка улучила момент, ей все же наконец удалось незаметно пощупать великолепную шерсть пальто мистера латино. Так незаметно, что никто бы и не почуял такой осторожной экспертизы, но только не мистер Уаскаро, он слегка улыбнулся, поймал в упор Инкин взгляд и тихо пояснил: