Читать книгу "Внутренний порок - Томас Пинчон"

— Среди саксофонистов сёрфа, — пожала плечами Надя, — Дик считался фигурой внушительной, ибо время от времени импровизировал там, где второй и даже третий рефрены обычно повторяются нота в ноту?

Док стеснённо кивнул.

— Не поймите меня неправильно, я люблю сёрф-музыку, сам с её родины, у меня до сих пор старые коцаные синглы дома лежат — «Песнопевцы», «Мусорщики», «Палтусы», — но вы правы, из худшего блюза кое-что сочиняли сёрф-саксофонисты, им и предъявят.

— Я не работу его любила. — Она произнесла это до того обыденно, что Док рискнул по-быстрому высмотреть, не блестит ли в глазу, но дамочка не собиралась на всю катушку отворачивать краны вдовства — пока, во всяком случае. Меж тем она излагала некую историю: — Нам с Диком полагалось бы встретиться пикантно, в те времена пикантность ещё была во всём и вся на продажу, а на самом деле мы познакомились убого, у «Оскара» в Сан-Исидро…

— Ох, ёж. — Разок-другой Док там бывал — и, по милости божьей, благополучно оттуда выбывал: пресловутый «Оскар», сразу через границу от Тихуаны, где туалеты круглосуточно кишели торчками, старыми и новыми, кои только что срастили себе в Мексике срощ, сунули продукт в резиновый шарик и проглотили, а потом вернулись обратно в Штаты и теперь выблёвывали.

— Я только забежала в одну кабинку, сперва не проверив, два пальца в рот уже сунула — а там Дик сидит, со своим пищеварением гринго, собирается массивно просраться. И мечем мы примерно в один миг, везде говно и блевотина, я лицом ему в колени, а усугубляет положение то, что у него при этом стояк.

Ну, в общем.

Ещё не доехав до Сан-Диего, мы вместе уже ширяемся у кого-то в фургоне, а и двух недель не проходит, следуя интересной теории, что двоим сращивать дешевле, чем поодиночке, — мы женимся, оглянуться не успеваем — у нас уже Аметист, и уже совсем скоро вот как она у нас выглядит.

Она протянула Доку пару детских «полароидов». Видом своим девочка путала — распухшая, краснолицая, взгляд пустой. Поди угадай, в каком она сейчас состоянии, у Дока аж вся кожа заболела от тревоги.

— Все знакомые любезно отмечали, как героин выходил у меня через молоко, а сухая смесь кому по карману? Мои родители считали, что мы завязли в гнетущем рабстве, а мы с Диком — мы только свободу видели, от этого нескончаемого мещанского цикла выбора, в котором и выбора-то нет на самом деле, — весь мир напряга свёлся к одному простому делу, срощу. «Вот мы ширяемся, и чем это вообще отличается от обеденных коктейлей старичья?» — думали мы.

Хотя когда это всё до такой драмы доходило? Героин в Калифорнии? да бог ты мой. Его ж тут как грязи, хоть на каждый пакет коврик стели с надписью «Добро пожаловать». Мы там были такие счастливые и глупые, ни дать ни взять пьянчуги, хихикали себе туда-сюда в окнах спален, бродили по районам приличного мира, заходили в случайные дома, просились в туалет, запирались и двигались. Теперь-то, конечно, так уже не получится, всё Чарли Мэнсон с бандой всем обосрали. Некая невинность закончилась — та штука в приличной публике, что не давала совсем уж их ненавидеть, иногда по-настоящему хотелось им помочь. Такого, наверно, больше нет. Ещё одна традиция Западного побережья нынче утекла в канализацию вместе с трёхпроцентным продуктом.

— Так и… то, что с вашим мужем случилось…

— Это не калифорнийский хмурый, точно. Дик бы так не облажался — свою обычную дозу да без проверки. Кто-то наверняка ему баш подменил — знал, что это его прикончит.

— Кто сбытчик?

— Ле-Драно, в Венеции. Вообще-то Леонард, но все его кличут анаграммой, потому как едкая он личность, ну и воздействует на финансы и чувства близких так же. Дик много лет был с ним знаком. Тот налево и направо клялся, что героин местный, ничего необычного, но толкачу что за печаль? Передозы полезны для бизнеса, на пороге вдруг целые орды торчков, убеждённых, что, если кто-то кони двинул, значит, в натуре говно хорошее, а им просто нужно поосторожней, слишком не зашириваться.

Док почуял присутствие младенца — говоря технически, карапуза: она тихонько проснулась и стояла, держась за косяк, рассматривала их с широкой заискивающей ухмылкой, в которой уже различались какие-то зубки.

— Эй, — сказал Док, — ты и есть эта Аметист, да?

— Ну, — ответила Аметист, словно бы добавляя: «А тебе-то что?»

Ясноглазая, рокенролльная, она мало походила на торчкового младенца с «полароидов». Какая бы гнетущая судьба ни собиралась на неё напрыгнуть, у судьбы этой, должно, был дефицит внимания — она отвернулась и кинулась на кого-то другого.

— Приятно познакомиться, — сказал Док. — Правда приятно.

— Правда приятно, — повторила она. — Мам? Сок хочу.

— Ты же знаешь, где он стоит, Сочная Девочка. — Аметист энергично тряхнула головой и направилась к холодильнику. — Спрошу кое-что, Док?

— Валяйте, если только не про столицу Южной Дакоты.

— Эта общая подруга, что у вас с Диком. Была. Она, типа, ваша бывшая какая-то, или вы с ней просто встречались, или?..

С кем Доку обо всём этом поговорить, кто бы не был обдолбан, ревнив или легав? Аметист в холодильнике ждала чашка сока, и девочка теперь влезла к нему на диван, совсем изготовившись, чтобы взрослый ей что-нибудь рассказал. Надя начислила ещё кофе. В комнате вдруг разлилось чересчур много доброты. В своём деле Док научился мало чему, но среди прочего немногого — что доброта без ценника подворачивается очень нечасто, а если и попадается, то слишком уж ценна, не примешь, слишком легко, во всяком случае — Доку, — ею злоупотребить, тут никуда не денешься. Посему он ограничился лишь:

— Ну, вроде как бывшая, но сейчас ещё и клиентка. Я ей пообещал кое-что сделать, а ждал слишком долго, поэтому у человека, с которым она оказалась, у мерзавца-застройщика и прочее, сейчас могут быть очень крупные неприятности, и только займись я делом…

— Вы уже съехали с трассы на этом конкретном повороте, — посоветовала Надя, — и можете кататься по бульварам сожалений какое-то время, но потом всё равно придётся вернуться на магистраль.

— Да вот штука в том, что Шаста сейчас тоже исчезла. А если неприятности у неё…

Сообразив, что такие развлечения не по ней, Аметист слезла с дивана, бросила на Дока укоризненный взгляд из-за чашки и ушла в соседнюю комнату смотреть ящик. Вскоре до них донёсся драматический дискант Могучего Мыша.

— Если вы этим другим делом занимаетесь, — сказала Надя, — и вообще заняты или как-то, я пойму. Но я вот почему хотела с вами поговорить, — и Док всё понял за полсекунды до того, как она произнесла, — мне кажется, Дик совсем не умер.

Док кивнул — скорее себе, чем Наде. Если верить Сортилеж, нынче, говоря астрологически, пагубные времена для торчков — особенно старшеклассников, которые по большинству родились с девяносто градусным аспектом, под самым несчастливым углом из возможных, между Нептуном, планетой торчков, и Ураном, планетой неприятных сюрпризов. Доку такое было знакомо: оставшиеся отказывались верить, что те, кого они любили или хотя бы с кем сидели на одних уроках, в самом деле мертвы. Сочиняли разнообразные запасные истории, чтоб только не оказалось правдой. Чья-то бывшая понаехала в город, и они вместе сбежали. В неотложке перепутали с кем-то — как в роддомах младенцев подменяют, — и они до сих пор где-то в реанимации под чужим именем. Особый сорт бессвязного отрицания, и Док прикидывал, что он такого уже повидал, на глаз определить может. Что бы Надя ему тут ни показывала, это не оно.