Читать книгу "Ф.М. Том 2 - Борис Акунин"

— А если все-таки, не один? — спросил он — посленескольких минут молчания. — Если преступников двое? Предположим,Раскольников убил процентщицу и стряпчего, а его какой-нибудь товарищ — сводню?Может, у них общество какое-нибудь, кровопийц истреблять — ради общественногоблага или чего-то в этом роде?

Порфирий Петрович тускло ответил:

— Навряд ли-с. Ежели Родион наш Романович себя внеобыкновенные зачислил, то их ведь, необыкновенных-то, много не бывает-с, онипоштучно обитают и в стаи не сбиваются.

Беседа опять умолкла. В высокие окна кабинета проникалунылый свет полуживого петербургского солнца — время шло к вечеру.

В этот-то безрадостный момент и явился встрепанный, своспаленным взором Разумихин.

— Сидите? — сказал он, входя без стука и плюхаясьна диван. — Всё измышляете, как злодея поймать? Топором по голове тварькакую-нибудь тюкнуть — это не штука, это, может, и не злодейство вовсе. Вот ятебе, Порфирий, про настоящего злодея расскажу, которого по справедливости надобы на кол посадить или, на китайский манер, в тысячу кусков порезать. Только небудет ему ничего, потому что на таких управы нет.

И он, уже во второй раз, принялся с жаром рассказывать прогнусный поступок Лужина.

Надворный советник слушал родственника не перебивая — виднобыло, что Дмитрию очень хочется выговориться.

— Отчего же-с, — задумчиво прищурился пристав,дослушав. — Привлечь этого господина к ответу очень даже возможно-с, темболее многочисленные свидетели. Наказания, правда, сурового законом за этакиепакости не предусмотрено, однако консистория может наложитьнравственно-исправительную меру в виде церковного покаяния.

Разумихин только плюнул.

— Однако вижу я, что ты на себя не похож и сильночем-то расстроен, — продолжил Порфирий Петрович. — Полагаю, не одноютолько проделкой господина Лужина. Верно, случилось с тобой еще что-то? Глазасверкают, на щеках румянец — это одно-с. А другое — чисто выбрит, платьевычищено, и даже сапоги сверкают-с. Уж не влюбился ли ты, Митя?

Разумихин давно привык к удивительной проницательностисвоего родственника и не слишком поразился. Тем более что в следующую минутупристав, что называется, сел в лужу.

— Не вступил ли ты в соперничество с РодиономРаскольниковым из-за некоей белокурой особы предосудительного поведения, нопрекрасной души? То-то из-за нанесенного ей оскорбления так на господина Лужинавызверился. Видно, девица и в самом деле хороша. Она и Александру Григорьевичучрезвычайно понравилась.

— Попал пальцем в небо. — Разумихин тряхнулголовой и вдруг решил высказать всё начистоту — захотелось. — Да,влюбился. Хуже чем влюбился. Болен совсем, и грудь болит, и голова думать неможет. Только не в Софью Семеновну, хоть девушка она славная, а в АвдотьюРомановну Раскольникову.

Надворный советник присвистнул и переглянулся с Заметовым.

— Красивая, должно быть?

— Ужасно. Да не в том только дело! Она… она… Такихбольше нет!

Кажется, лишь теперь Дмитрий понял, что ему с самого началахотелось поговорить с кем-нибудь о Дуне. Но, странно, когда возможностьпредставилась, оказалось, что нужных слов у него не находится.

— Женщины, они ведь какие? Наобещают, любые клятвыдадут, да вмиг от всего и откажутся. А эта честное слово дала, и… — Он сдосадою потер лоб. — Характер невыносимый, раскольниковский характер. Онис Родькой два сапога пара. А когда вместе — чирк, и вспышка, пороховой взрыв.Вчера-то, когда он ее провожать пошел, они пяти минут не ужились. Разругались,прямо на Кокушкином мосту, наговорили друг другу всякого — и в разные стороны.Она сама мне нынче рассказала. И видеть его не хочет. А ведь любит, жизнь занего отдаст. Дьявольский характер! Через него и погубит себя, я это оченьхорошо вижу…

Он довольно долго еще говорил про Авдотью Романовну, незамечая, какая перемена произошла с его слушателями. Когда Дмитрий упомянул оссоре на Кокушкином мосту, письмоводитель Заметов тихонько ойкнул и глянул напристава. Тот же широко-широко раскрыл свои белесые глаза, отчего они сделалисьпохожими на совиные, и сразу ущурил их в две маленькие щелочки.

— Поссорилась, значит, с братцем? — мягко перебилстудента Порфирий Петрович. — И одна шла? Нехорошо, там Вяземская лавраблизко — грязь, кабаки, барышне не место-с.

— В том-то и дело! У Дуни, правда, такой взгляд, что небольно к ней подойдешь. Но всё равно ему не еле…

Надворный советник столь быстро, с кошачьей упругостьюподнялся, что Дмитрий умолк на полуслове.

— Иди-ка, иди, — ласково, но твердо молвилпристав. — После про сердечные дела потолкуем. Дело у нас с АлександрГригорьичем. Важнейшее и самое неотложное. Прощай.

И, чуть не подталкивая в спину, выпроводил растерявшегосяродственника за порог.

— Какой вы! — вскричал Заметов, едва они осталисьодни. — Вы с самого начала всё правильно исчислили, только потом немножкосбились.

— Да-с, на всякого мудреца, — признал ПорфирийПетрович. — А казалось бы, простейшая вещь. Не доверяйся словам других-с,проверь сам. Вчера еще могли покончить! Но теперь закольцевалось, кончик к кончикусошлось.

— Значит, Раскольников, — безо всякойвопросительности в интонации сказал письмоводитель.

— Он-с. Необыкновенный человек со своею необыкновеннойтеорийкой о том, что ему, в отличие от всех нас, мелких тварей, всё на светедозволено, ежели только он высшую цель имеет-с.

— А что у него за цель?

Надворный советник развел руками:

— Откуда ж мне знать? Нечто ужасно возвышенное иблагородное-с, претендующее не менее как на осчастливливанье человечества.Что-нибудь настолько прекрасное, что ради этакой красоты вполне извинительновредную вошь вроде какой-нибудь Алены Ивановны или Дарьи Францевны топором-с помакушке. Да, впрочем, я думаю, Родион Романович нам сам всё расскажет, икрасноречивейшим образом.

— Арестовывать будем? Нынче же? — деловито спросилАлександр Григорьевич, которому никогда еще не доводилось участвовать взадержании настоящего убийцы.

Сморщив нос, пристав покачал головой:

— На основании чего-с? Улик как не было, так и нет,одни лишь совпадения. Человек он умный, его совпаденьями не собьешь. — ТутПорфирий Петрович погрозил пальцем — неведомо кому, вроде как стене. — Нона свободе гулять я ему более не дам-с.

— Как же тогда?