Читать книгу "Каменный мешок - Арнальд Индридасон"

— Где Ева Линд? — спросил Эрленд.

— Ева, — промямлила девушка.

— Ты с ней сегодня гуляла по городу. Куда она ушла?

— Ева…

Голова снова упала на грудь, тут Эрленд заметил, что в дверях стоит уже знакомый ему мальчишка, в одной руке кукла, в другой — пустая пластиковая бутылка. Он протянул ее Эрленду, а потом засунул горлышко себе в рот и стал втягивать в себя воздух. Эрленд посмотрел на мальчика, сжал зубы, а затем достал мобильный и вызвал подмогу.

Вошел врач «скорой помощи». Эрленд его и ждал.

— Мне нужно, чтобы вы сделали ей инъекцию, — сказал Эрленд.

— Инъекцию? — переспросил врач.

— Думаю, она под кайфом, скорее всего на героине. У вас налоксон какой-нибудь, или как его там еще называют, нарканти,[21]есть? Я имею в виду, с собой?

— Ну да, но…

— Мне нужно с ней поговорить. Немедленно. Моя дочь в опасности, и эта девушка знает, где она.

Врач посмотрел сначала на девушку, потом на Эрленда и, подумав, кивнул.

Эрленд заранее уложил наркоманку обратно на матрас. Врач сделал свое дело, и через некоторое время она пришла в себя. В дверях стояли санитары из «скорой» с носилками в руках. Мальчишка прятался где-то в квартире. Двое мужчин как лежали бревнами на соседних матрасах, так и продолжали лежать.

Эрленд встал на колени рядом с головой постепенно приходящей в сознание девицы. Раскрыв глаза, та с удивлением уставилась на Эрленда и людей с носилками.

— Что происходит? — сказала она едва слышно, словно говорила сама с собой.

— Ты что-нибудь знаешь про Еву Линд? — спросил Эрленд.

— Про Еву?

— Вы с ней сегодня выходили в город. Я полагаю, она в опасности. Ты не знаешь, куда она направилась?

— С Евой что-то не в порядке? — спросила она и огляделась. — А где Кидди?

— Ты про мальчишку? Он прячется в другой комнате, ждет, когда ты очухаешься. Скажи лучше, где мне найти Еву Линд.

— А ты кто такой?

— Ейный папаша.

— Легавый?

— Он самый.

— Она тебя на дух не выносит.

— Я знаю. Так где она?

— Ей стало плохо. Я сказала, ей надо в больницу. Она и пошла туда.

— Плохо? В смысле?

— Живот заболел, так она сказала.

— И куда она пошла? И откуда?

— Мы мимо Крышки[22]проходили.

— И куда она от Крышки направилась?

— В Националку, там как раз недалеко. Что, не дошла?

Эрленд поднялся на ноги и попросил у врача номер справочной Национального госпиталя. В справочной ответили, что никакой Евы Линд за последние часы к ним не поступало. Равно как и вообще женщин ее возраста, ни по «скорой», ни самостоятельно. Эрленд позвонил в родильное отделение и описал дочь, как смог, но дежурная сестра ответила, что похожих пациенток у них нет.

Не теряя больше времени, Эрленд выскочил наружу и на всех парах полетел к Крышке. Улицы совершенно опустели. Автобусная станция закрыта — уже полночь. Эрленд бросил машину и побежал на юг по Снорриеву шоссе, заглядывая в каждый переулок, в каждый дворик. Почти дойдя до госпиталя, он стал кричать и звать Еву по имени, но никто не отзывался.

Наконец он нашел ее — в луже собственной крови, в пятидесяти метрах от входа в старое здание родильного отделения. С учетом всего, что ему пришлось совершить, он не потерял много времени — и все равно опоздал. Трава вокруг красная, а джинсы можно выжимать.

Эрленд встал на колени рядом с дочерью и посмотрел в сторону госпиталя. Словно вчера он стоял под дождем на пороге, у этой самой двери, с Халльдорой под руку, в день, когда Ева появилась на свет. Неужели ей здесь же предстоит и умереть?

Эрленд погладил Еву по голове, размышляя, стоит ли пытаться поднять ее.

На каком она месяце? Кажется, на седьмом…

* * *

Она пробовала сбежать. Не однажды, дважды. Но с тех пор прошло много, много лет. Они тогда еще жили на Ключевой улице.

Второй раз, когда он, по его собственному выражению (в те времена с ним еще можно было поговорить про это), «потерял контроль над собой», отделил от первого целый год. Кстати, насчет «потери контроля над собой» она всегда была того мнения, что это чистейшей воды самообман. Ей, наоборот, казалось, что никогда он с такой абсолютной уверенностью не держит себя в руках, как когда поднимает на нее руку, когда вышибает из нее последнее дерьмо и поливает оскорблениями. Какие бы чудовищные вещи он ни говорил, какую бы нечеловеческую боль ни причинял, всегда в такие моменты он был холоден, бесстрастен, спокоен, расчетлив, наносил удары сознательно, четко понимая, что и как делает. Всегда, без исключений.

Со временем она поняла, что и ей надлежит стать такой же — холодной, расчетливой, — если она хочет иметь хоть малый шанс одержать над ним верх.

Первая попытка сбежать была заранее обречена на неудачу. Она совсем не готовилась, не понимала, что и как надо делать, какие возможности имеются, не знала, куда податься, и все же одним прекрасным февральским вечером взяла да и вышла на мороз и ветер с двумя своими детьми. Симон держал ее за руку, Миккелина висела на спине. Куда идти, она понятия не имела. Знала только, что в подвале оставаться больше не может.

Она поговорила со священником. Тот сказал, хорошая жена никогда не разведется с мужем. В глазах бога узы брака священны, пускай людям и приходится порой много терпеть, дабы узы эти не разорвались.

— Подумай к тому же о детях, — добавил священник.

— Я о них и думаю, — ответила она, а священник только расплылся в умильной улыбке.

Идти в полицию? Ну уж нет. Соседи вызывали полицию дважды, когда он ее бил, те приезжали, говорили, что семейная ссора зашла слишком далеко и ее надо прекратить, и уезжали. Оба раза она представала перед ними с разбитой губой и гигантским синяком под глазом, на что гости в форме говорили, мол, надо держать себя в руках. Соседям, понимаешь, жизни нет от криков из вашего подвала. Во второй раз, два года спустя после первого, полицейские решили провести с ним воспитательную беседу, вывели наружу. Она кричала, что он бьет ее, что хочет ее убить, что это уже не в первый раз. Полицейские в ответ спросили, что она пила. Она не поняла вопроса. Что ты пила, повторили они. Ничего я не пила, никогда в жизни не брала в рот ни капли! Что-то сказали ему снаружи у дверей и распрощались, пожав ему руку.