Читать книгу "Марк Шейдер - Дмитрий Савочкин"

По крайней мере я нашел тех, кто поставлял его на шахту, – а уж откуда они его брали, я понятия не имею. Я договорился с ними, что буду толкать его на нашей шахте. Не для наживы, нет, – я просто решил взять под контроль свой страх. Я не мог больше доверять приносить порошок кому-то другому, не мог зависеть от того, что кто-то забудет его дома или не возьмет достаточно для того, чтобы поделиться со мной.

Я должен был все время иметь его с собой. Я должен был знать, что в любой момент могу растереть по зубам еще одну дозу. И поэтому я стал покупать желтый порошок сначала на всю нашу бригаду, затем – на всю смену, после чего стал брать уже на всю шахту, и они стали возить мне его промышленными нормами. Вопрос «А откуда вообще берется нацвай на шахте?» уже больше не волнует меня. Я все еще не знаю, откуда он вообще берется, но хотя бы знаю, кто его сюда поставляет. Теперь я знаю, что он не может вдруг закончиться у всех.

Когда после утренней смены наша бригада поднималась в клети из забоя, Саня по привычке стал жаловаться на эту работу. Здесь так принято. Вне зависимости от того, хорошо идут у тебя дела или скверно, ты знаешь, что одна вещь остается неизменна. Это тот факт, что твоя работа – самый отстойный и ужасный способ заработка денег, какой существует в мире. И тогда Кролик спросил у Сани, кем бы тот хотел работать.

Это чертовски странный вопрос.

Каждый из нас знает, что спускается в забой только по необходимости, каждый здесь считает, что быть шахтером – хуже и быть не может, просто другой работы здесь нет. Но никто из нас никогда не думал о том, кем еще он мог бы работать.

– Я ничего больше не умею, – отвечает Саня и смотрит вверх – туда, где через минуту должен появиться солнечный свет.

– Ну а если бы умел? – опять спрашивает Кролик.

Это чертовски странный вопрос.

А затем кто-то вдруг говорит: «А я хотел бы быть астрономом». Все оборачиваются к нему, все на секунду забывают о том, что мы поднимаемся с трехсотметровой глубины, что только что мы отработали в забое шесть часов, что у нас отваливаются от усталости руки и ноги и что скоро мы снова должны увидеть солнце. На секунду все забывают о том, что мы шахтеры, потому что на одну секунду мы все вдруг стали астрономами.

– Астрономом?

– Да, астрономом. Я хотел бы сидеть в теплом кресле и смотреть на звезды. Читать книги, печатать что-то на компьютере, спорить с другими такими же астрономами, как я, а когда уставал бы от этого – просто поднимал бы глаза и смотрел на звезды.

И каждый из нас вдруг подумал о том, что вне зависимости от того, кто ты и откуда, и даже вне зависимости от того, чего бы ты хотел в своей жизни, смотреть на звезды – это прекрасная работа.

– А я хотел бы работать инженером-лесопатологом. Это такой врач-лесничий, специалист по болезням деревьев. Целыми днями на свежем воздухе, в лесу… помогаешь деревья выращивать, лечишь их от болезней…

– А я хотел бы жить в Германии во времена Второй мировой войны и работать при концлагере. Я хотел бы собирать пепел сожженных в крематории евреев и удобрять им поля.

– Ха, да вам надо бы с Саньком в паре работать – он будет лес выращивать, а ты его жидами удобрять.

– Ха-ха-ха.

– Ха-ха-ха.

– А я бы хотел работать разводчиком холяв. Я где-то услышал это название, не знаю что оно значит, – но зато как звучит!..

– А я хотел бы работать испытателем новых моделей презервативов.

– А я хотел бы жить в Японии и быть борцом сумо.

К тому моменту, как мы выезжаем на поверхность, каждый из нас успевает ответить на этот вопрос, каждый успевает рассказать, кем бы он хотел быть. Каждый, кроме меня.

Клеть уже почти наполовину выехала, когда операторы машинного зала выключили мотор, и все замерло. Наши головы только-только появились над поверхностью, и мы смотрим на ноги следующей смены, ожидая, пока клеть вручную дотянут до нужного уровня и поставят на кулаки. Мы смотрим с уровня муравьев или тараканов, на которых мы были похожи, ползая в забое на карачках. И тогда я говорю:

– Я хотел бы быть папой римским. Наместником Бога на Земле.

Мы закончили с пивом, и я достаю из загашника бутыль самогона. У меня осталось еще две, но последнюю я не могу сегодня выпить – мне еще надо будет проставляться за будущий отпуск. Наша бригада привыкла к тому, что перед уходом каждый выставляет три литра самогона. Бутыль. Именно этой тарой у нас меряют самогон, не бутылками, не стаканами – трехлитровыми бутыльками. Парни из Мукачево немного смущены объемом тары, но готовы допить ее до дна, тем более что пивом мы только разогрелись.

А потом, когда самогон закончится, мы бахнем еще пива. Это называется «отполировать». Если у меня будет настроение, я сделаю «чпок» – отличный коктейль из самогона и пива. Ты наливаешь в стакан две трети пива и треть самогона – осторожно, стараясь, чтобы они не смешались. Затем закрываешь стакан ладонью, резким движением поднимаешь его и бьешь донышком об стол.

Это и называется «чпок».

Можно делать точно такой же из пива и водки, но эффект немного не тот. Если ты сделал все правильно, то после того, как пена немного осядет и ты залпом осушишь стакан, ты увидишь зеленую фею – безо всех этих е*нутых и безумно дорогих абсентов. Я надеюсь, что сегодня это будет добрая фея, потому что сегодня мне нужно кое о чем забыть. Мне нужно забыть кое о чем особенном. И я обязательно сегодня об этом забуду.

Пока я делаю себе «чпок», парни из Мукачево что-то тихо говорят друг другу. Может быть, они говорят о Ханне или о ценах на бензин или даже обсуждают президента, но по их глазам я понимаю – вряд ли.

Мне кажется, я знаю, о чем они говорят.

7

Однажды утром, проснувшись после очередной пьянки с шахтерами, я обнаружил, что мои руки покрыты тонким слоем желтого порошка.

Когда ты регулярно перепиваешь, жить становится интересно. День превращается в выяснение того, где ты вчера был и что делал. Ты находишь людей, с которыми вчера пил, и по обрывочным сведениям восстанавливаешь картину пьянки. Вечером ты снова перепиваешь, и все повторяется сначала. Я перебираю в уме все возможности испачкать пальцы желтым порошком.

Это может быть мел, и, поскольку я не работаю школьным учителем, мог запачкаться, играя в бильярд. Жаль только, я точно знаю, какие пальцы пачкаются мелом за бильярдом. Прежде всего – ложбинка между большим и указательным на левой руке. Именно в этом месте порошка нет.

Интересно, если бы бильярдные шары были живыми, когда они уходили бы на пенсию? Получали бы молоко за вредность? Как бы обстояло у них дело с техникой безопасности?

Мы, члены профсоюза бильярдных шаров, объявляем забастовку.

Оглядываюсь по сторонам – я узнаю это место. Задняя комната придорожной забегаловки, в которой я вчера забухал по дороге домой. Я возвращался с очередной аварии на шахте и заскочил сюда перекусить и собрать последние слухи. Похоже, до дома я не доехал.