Читать книгу "Все мертвые обретут покой - Джон Коннолли"

К нашему столику подскочил официант азиатской наружности в белом бумажном колпаке, и я заказал кофе.

— Может, желаете пончиков? — поинтересовался официант.

Вулрич усмехнулся. Я ответил, что обойдусь без них.

— Как жизнь? — спросил Вулрич и отхлебнул не меньше полчашки горячего кофе. У кого другого уже бы горло облезло.

— Нормально. А у тебя как?

— Как обычно: в красивой обертке и с красной ленточкой, только подарок этот не мне достается.

— Ты по-прежнему с... как же ее зовут? Джуди? Да, Джуди, медсестрой.

Вулрич досадливо поморщился, как будто ему в пончике волос попался.

— А-а, ты имеешь в виду эту чокнутую... Мы разбежались. Уже год, а может быть и больше, как она уехала работать в Ла-Джоллу. Прикинь, что она учудила. Я решил устроить ей праздник и увезти на несколько дней в какое-нибудь романтическое местечко. Заказал я для нас номер в гостинице около Стоува по двести долларов за ночь. Думал, мы отлично отдохнем, подышим на природе чистым воздухом, будем спать с открытым окном. Приехали мы туда. Гостиница оказалась старинной постройки, мебель — сплошной антиквариат, а на кровати можно в футбол играть. И что ты думаешь! Джуди поворачивается ко мне, бледная, как полотно, и пятится от меня, как от зачумленного. И знаешь, что она мне заявляет? Я молча ждал продолжения.

— Что в этой самой комнате я якобы убил ее в прошлой жизни. А сама все к двери пятится. Добралась до двери. Ручку нашаривает и смотрит на меня, как будто я вот-вот в чудовище превращусь. Битых два часа я ее успокаивал, но все без толку. Она все равно отказалась спать со мной в одной постели. Ну, и мне пришлось коротать ночь на кушетке в углу. Должен тебе сказать, что эти старинные кушетки, может быть, и стоят миллионы, но спать на них ничуть не приятнее, чем на бетонной плите.

Он прикончил последний пончик и аккуратно вытер рот салфеткой.

— Среди ночи я встал, чтобы пойти побрызгать, а она сидит в кровати с дикими глазами и лампу настольную в руках сжимает. Приготовилась, значит, огреть меня по голове, если к ней подойду. Этим и кончилась вся романтика, ни о каких пяти днях речь уже не шла. Наутро мы, конечно, съехали, ну и плакала моя тысяча.

А знаешь, что в этой истории самое смешное? Ее психолог посоветовал ей привлечь меня к суду за нанесенный в прошлой жизни ущерб ее здоровью. Вот-вот на меня накинутся все эти ненормальные, что верят в разную чушь. Насмотрятся ерунды по телевизору и мнят себя Клеопатрами и Вильгельмами Завоевателями.

— От Лизы есть известия?

По лицу его пробежала тень:

— Она по-прежнему с этими липовыми «слугами Христа». В прошлый раз она звонила и сказала, что с ногой все хорошо, просила еще денег.

За год до этого Лиза сломала ногу, катаясь на роликовых коньках, а спустя какое-то время «обратилась к Богу». Вулрич считал, что на нее так повлияло сотрясение мозга.

— Что, неважные у тебя дела? — прищурился Вулрич.

— Я жив-здоров. Вот приехал сюда. А теперь расскажи, что у тебя есть для меня.

Он надул щеки и медленно, с шумом выдохнул, собираясь с мыслями.

— Недалеко от Сент-Мартина живет старая креолка. Как говорят местные, у нее есть дар. Она прогоняет злых духов, лечит больных детей, воссоединяет расставшиеся любовные пары. И у нее бывают видения, — он округлил рот и скосил на меня глаза.

— Она ясновидящая?

— Если верить местным, она колдунья.

— А твое мнение?

— Местные полицейские говорили, что она несколько раз... помогала им... раньше.

— А теперь?

Мне принесли кофе, и Вулрич попросил налить ему тоже. Разговор продолжился после того, как официант ушел, а Вулрич одним глотком опорожнил полчашки, не обращая внимания, что кофе только с плиты.

— У нее с десяток детей, а внуков и правнуков вовсе не сосчитать. Часть живет с ней или поблизости, так что одна она не остается. У нее семейка побольше, чем у библейского Авраама, — он улыбнулся, но на этом шутки закончились, дальше в его рассказе веселью места не осталось.

— Она говорит, что некоторое время назад среди болот в протоке убили девушку, там в свое время промышляли какие-то уголовники. Она рассказала об этом шерифу, но ее словам особого значения не придали. Точное место она указать не могла, просто твердила, что в протоке убили девушку. По ее словам, та являлась ей во сне.

Нельзя сказать, что шериф совсем пропустил это заявление мимо ушей. Он дал указание своим ребятам приглядывать за болотами, а потом об этой истории забыл.

— А почему сейчас об этом вспомнили?

— Старуха говорит, что слышит по ночам плач.

Не знаю, смутили ли Вулрича собственные слова или ему стало не по себе от того, что скрывалось за ними, только он отвернулся к окну и вытер лицо носовым платком, огромным и не первой свежести.

— И это еще не все, — он сложил платок и затолкал в карман брюк. — Она также говорит, что у девушки... срезали лицо, — он с силой втянул в себя воздух. — А еще перед смертью ее ослепили...

* * *

Сначала мы направились на север, миновали торговый центр и устремились дальше к западной части Батон-Руж, с ее дешевыми закусочными для дальнобойщиков, игорными притонами и забегаловками, забитыми рабочими, дружно тянувшими ядовитое пойло: либо виски, либо пиво. Горячий, резко пахнущий гнилым болотом ветер, с яростью трепал ветви деревьев у обочин. После перекрестка мы поехали по дороге на опорах, которая и привела нас в болото. Атчафалайа — край кейджанов, чьи белые предки-французы некогда были насильственно переселены в эти места из Канады.

До этого я только раз бывал здесь. Мы приезжали сюда со Сьюзен, молодые и тогда еще счастливые. В кафе у пристани мы остановились перекусить. Я съел безвкусную курятину, а Сьюзен пыталась справиться с поджаренными во фритюре кусочками аллигатора, но мясо было настолько жестким, что оказалось бы не по зубам и его собратьям. Затем рыбак-кейджан повез нас прокатиться по болотам среди полузатопленного кипарисового леса. Кроваво-красное солнце низко висело над водой, и темные силуэты древесных стволов торчали из воды, как пальцы мертвецов, воздетые к небесам в обвиняющем жесте. Нас окружал совершенно другой мир. Отсюда городская суета казалась такой же далекой, как луна на небе. Эта новизна и необычность создавали какую-то особую чувственную атмосферу. От влажной духоты одежда липла к телу, и пот капал со лба. Нас тянуло друг к другу словно магнитом. Вернувшись в свой номер в Лафайете, мы любили друг друга, как одержимые, побуждаемые внезапно обуявшей нас страстью, и в затопившей комнату жаре наши взмокшие тела двигались, словно в воде.

Но путь наш лежал не в Лафайет, с его мотелями, бензоколонками и возможностью вкусно поесть, где в ресторанах под музыку ансамблей кейджанов местные жители и туристы угощались пивом и зубаткой. Вулрич свернул с основной автострады на дорогу с двумя полосами, петлявшую по изрезанной протоками местности. А затем мы поехали не по дороге, а по колее, как оспинами, усеянной выбоинами с затхлой болотной водой и с тучами роящейся над ними мошкары. По краям этого подобия дороги росли кипарисы и ивы, а в просветах между ними в воде виднелись пни — следы очень давних вырубок. К берегу жались группами кувшинки. Когда машина сбавила ход и солнце осветило воду под нужным углом, я смог разглядеть в их тени неспешно плавающих окуней, нарушавших то там то здесь спокойствие воды.