Читать книгу "Если завтра не наступит - Сергей Донской"

Это было произнесено с таким апломбом, как если бы Вахтанг Автандилович Енукидзе самолично отстроил упомянутые заводы и наладил на них производство. Однако Бондарь подозревал, что дело обстоит иначе. На душе у него сделалось гадко.

– Вам нужно сбрасывать вес, – неприязненно сказал он соседу.

– Какое вам дело до моего веса? – возмущенно колыхнулся тот.

– Заводы жалко, – искренне признался Бондарь. – Те самые, которые под вами. Целых семь штук.

– Что упало, то пропало, – по-детски захихикал Енукидзе. – Поздно локти кусать. Итоги приватизации пересмотру не подлежат, как объявил глубокоуважаемый господин Путин.

– Зато твоя паскудная биография подлежит пересмотру, еще как, – заверил его Бондарь. – Надеюсь, очень скоро ты убедишься в этом, Ваха. Когда под твоим седалищем окажутся тюремные нары, а не машиностроительные заводы.

Енукидзе, намеревавшийся дать грубияну достойную отповедь, открыл рот да так и замер, словно подавившись чересчур большим куском, проглотить который было ему не под силу. Во взгляде, устремленном на него, не было ненависти. Серо-голубые глаза Бондаря изучали его с холодным спокойствием. И было невозможно определить, где находится отражающийся в них заводовладелец Енукидзе, – в комфортабельном кресле лайнера или все-таки на тюремной шконке.

Суетливо освободившись от ремня безопасности, он отправился искать себе место поуютнее, а Бондарь с облегчением сомкнул веки и предался ленивым размышлениям о всякой всячине, пока не почувствовал, что уши начало закладывать от перепада давления. Самолет снижался. Зажглось табло «Не курить. Пристегнуть ремни». Под крылом раскинулись горы, похожие сверху на скомканное зеленое одеяло, над которым неведомый великан пускал клубы белого дыма. Тбилиси, рассеченный надвое узкой лентой реки, казался беспорядочной грудой мусора, оставленной тем же великаном. Плавно развернувшись над городом, самолет зашел на посадку.

Когда шасси упруго коснулись бетонной полосы, Бондарь взглянул на часы. Было 13.35 по местному времени. Московское время тут не действовало. В силу вступили иные законы, иные правила.

12

Чужеродность обстановки ощущалась на каждом шагу, но особенно остро Бондарь почувствовал себя не слишком желанным гостем, когда ему дали заполнить «Учетно-регистрационный сертификат иностранца, желающего временно иммигрировать в Грузию», состоящий из двенадцати пунктов. Бондарь, не собиравшийся иммигрировать ни в эту, ни в какую-либо другую страну, нахмурился. Не улучшилось настроение и во время процедуры скрупулезного изучения его паспорта и затянувшегося просвечивания сумки на остановленной ленте транспортера. Таможенники напоминали Бондарю торговцев мимозами или мандаринами, обрядившихся для пущей важности в одинаковую форму. Все как один прекрасно понимали по-русски, но все как один безбожно коверкали язык, на котором свободно изъяснялись их отцы и деды. После революции грузинские власти резко изменили отношение к России, и это были еще цветочки. Можно было не сомневаться, что не за горами то время, когда урожай ядовитых ягодок вконец отравит традиционно добрососедские отношения между обеими странами.

Очутившись под неправдоподобно голубым небом, на свежем воздухе, благоухающем розами, пиниями и кипарисами, Бондарь закурил и решил, что, несмотря ни на что, после серо-слякотной осенней Москвы ему здесь нравится. Как бы предлагая не спешить с выводами, к нему приблизился расхлябанный полицейский с засаленным воротником и стал настойчиво предлагать обменять рубли на лари. Перед вылетом Бондарь побывал у банкомата, так что в карманах у него хватало и долларов, и рублей, но полицейского он все же отшил, предпочтя воспользоваться одним из валютных киосков на площади.

Тут выяснилось, что грузинский лари примерно равен половине американского доллара. На сотне красовался какой-то подозрительный Давид Строитель, на пятидесятке – царица Тамара, а самую мелкую купюру достоинством в один лари отвели под портрет Пиросманишвили. Ознакомившись с бумажными деньгами, Бондарь не поленился разменять трех «Пиросмани» на монетки, именовавшиеся здесь «тетри», то есть «серебро». Правда, по дороге к стоянке такси добрая половина мелочи перекочевала в грязные лапки тбилисских гаврошей, не дававших проходу приезжим. Учитывая, что размер средней пенсии в Грузии составлял семь лари, щедрый Бондарь показался им богатым, как Крез. Один из маленьких попрошаек едва не просочился за ним в такси, а второй безуспешно попытался стибрить сумку. Наградив его беззлобным подзатыльником, Бондарь велел ехать к гостинице «Иверия», где обычно останавливался Роднин в незапамятные доперестроечные времена.

– Давно не бывал в Тбилиси, дорогой? – спросил таксист, скосив глаз.

– А что? – насторожился Бондарь, не имевший обыкновения распространяться о своих путешествиях по странам СНГ.

– Почему выбрал «Иверию», а не какую-нибудь другую гостиницу?

– Один хороший человек порекомендовал.

– Хороший человек, понятно…

Из-за терпкого грузинского акцента реплика прозвучала особенно саркастически.

– Это дешевая гостиница? – предположил Бондарь.

– Зачем дешевая? Дорогая, даже очень дорогая, – пожал плечами таксист, уверенно ведя «жигуленок». Бондарь сунул в рот сигарету и поинтересовался, придерживая фильтр зубами:

– Сколько же стоит одноместный номер в «Иверии»?

– От семидесяти до ста лари в сутки, – последовало в ответ. – В частных гостиницах немного дешевле, но они всегда забиты постояльцами.

– Красиво живете, – обронил Бондарь, прикуривая.

– Еще бы, – согласился таксист. – Буханка хлеба – доллар. Бутылка пива – полтора. Европейский уровень жизни, говорит наш дорогой президент. В следующем году обещает догнать американцев.

– В общем, времени не теряет…

– Не теряет, нет. Молодой, бодрый, полный сил. Вон он, на каждом углу любимым соотечественникам улыбается.

Проследив за жестом таксиста, Бондарь обратил внимание на множество идентичных плакатов, изображавших мужчину с маниакально-счастливым выражением как будто намасленной физиономии. Было очевидно, что рост цен этого упитанного и хорошо одетого человека абсолютно не пугает, а, может быть, даже вдохновляет на новые свершения. Его вскинутая вверх рука то ли имитировала, то ли пародировала нацистское приветствие.

– Что написано на плакатах? – полюбопытствовал Бондарь.

– «Так победим», – перевел таксист.

– Кого?

– Кого надо. Всех, наверное.

– А как – «так»?

– Это ты у него спроси, – проворчал таксист, кивнув на очередной плакат. – Он расскажет. Он мастер рассказывать.

Бондарь, органически не переваривавший краснобаев и демагогов всех мастей, умолк, вглядываясь в город, раскинувшийся за окнами. Подобная панорама могла привести в восторг любого безумца, одержимого страстью разрушения. Склоны гор представляли собой невообразимое скопище трущоб, а центральные улицы Тбилиси напоминали полки гигантской этажерки, на которых каждый мостил все, что взбредет в голову. Из окон каменных скворечников торчали уродливые трубы, что свидетельствовало об отсутствии центрального отопления. Женщин было мало, и все они изнемогали под тяжестью набитых кошелок. Мужчины чинно сидели на корточках, беседуя о том о сем, или же отчаянно жестикулировали, вызверившись друг на друга. Вооружись они автоматами, и Тбилиси превратился бы в точную копию любого города Ближнего Востока, пережившего если не миротворческие бомбардировки, то оккупацию.