Читать книгу "Страж государя - Андрей Бондаренко"

Показались знаменитые Покровские ворота.

Нет, всё было совсем даже и не так: сперва в ноздри ударил сильный трупный запах (уж в этом-то Егор разбирался — служил, всё-таки, не в стройбате!), поднял глаза — вот они, Покровские ворота. Смешные такие — деревянные, слегка помпезные. Несколько стрельцов уныло бродили рядом с воротами — в красных (клюквенных?) и зелёных кафтанах, горели костры — невесёлые, дымные, тоскливые. Но противно пахло вовсе не от костров: в обе стороны от ворот шёл полуразрушенный неглубокий ров, а по городской стороне рва стояли виселицы, визуально — несколько сотен.

«Ничего не понимаю! — брезгливо заявил внутренний голос. — Ну, повесили гада, какие вопросы? Заслужил — получи! Это как раз и понятно. Повесили — сняли и закопали. Нет же, всё должно висеть — в назидание другим… Вон — скелет висит в обносках… Да, бывает. Но как же — воняет, так его! Ладно — перетерпим…»

А ещё рядом с дорогой, метрах в десяти, стояла толстая дубовая колода, возле которой горкой лежало с пару десятков отрубленных, уже почерневших воровских рук, над этим холмиком настырно кружили, хищно жужжа, разноцветные жирные мухи…

Егор спокойно проехал через ворота.

Все эти поручения по чулкам-микстурам — дело плёвое: гаркнул пару раз, что шкуру снимет, бросил вожжи, вошёл, забрал посылки, дальше поехал. Правда, около аптеки какие-то серые личности явно намеревались увести повозку, но — успел, по ходу дела сорвал с аптечного фасада плоскую вывеску, метнул. Попал, конечно, будут, уроды, знать в следующий раз, с кем связались…

А вот с Рыбными рядами — это да! Блин, это был реальный 1995 год, самые что ни на есть натуральные и тёмные бандитские времена. Подъехал — лучше бы не подъезжал: вонюче, людно, нищих и калек — несчитано, такое впечатление, что раза в два больше, чем обычных людей — покупателей и продавцов вместе взятых…

— О, кукуйский хват пожаловал! — известил тоненький наглый голосок. — Чечаз мы его смешаем в солянку польскую! Гы-гы-гы!

Подошедший паренёк был низкорослый и худенький, лет восемнадцать-девятнадцать, но по глазам было сразу видно, что парнишка тёртый, скользкий и смышлёный. К ногам юнца преданно жался здоровый тёмно-серый волкодав.

— Ты сторожишь, Швелька! — с усмешкой посоветовал пареньку безногий калека, скромно стоящий у обшарпанной стены двухэтажного дома. — Данилыч-то у нас нынче обитает при знатных чужеземных господах. Пожалуется на тебя немчуре, а те ребята страшные, вмиг задерут — как дикого кабана, ха-ха, — засмеялся невесело, словно бы через силу.

— Ну, чего тебе надо, вьюноша шустрый? — дружелюбно спросил Егор. Сперва-то он хотел по-простому заехать наглецу в зубы, но потом присмотрелся: за худосочной спиной Швельки маячило несколько хмурых личностей — полных отморозков, по внешнему виду. Да и у волкодава глаза посвёркивали очень уж недобро. Опять же следовало и приятелей здесь заиметь, к которым можно было бы обращаться с разными вопросами.

— Да ты совсем забурел, морда кукуйская! — неожиданно возмутился парнишка. — Всего-то и старше меня на один годок, а обзывается «вьюношей»!

Егор нахмурился слегка:

— Ты по делу говори, земеля, нет у меня времени точить лясы с тобой!

— Можно и по делу. Одна копейка с тебя — возок постеречь. И ещё две — за прошлый раз.

— Какой ещё такой — прошлый раз?

— А неделю назад, запамятовал? Кто уехал, а за охрану так и не заплатил, мол, очень торопился к зазнобе?

— Ну, было такое дело, — легкомысленно пожал Егор плечами. — Бывает. А почему две деньги, когда полагается одна?

— Одна — за честный пригляд, другая — честный штраф, чтобы не забывал в другой раз. Так-то вот, если по правде!

Бросив вымогателю три копейки-чешуйки, Егор прошёлся по рядам. Рыбное изобилие откровенно поражало: каких рыбин тут только не было, всевозможных видов и размеров! Рыба свежая и вяленая, копчёная и солёная — в больших бочках. Один из осетров явно весил больше ста пятидесяти килограммов, гигантский сом был длиной больше трёх метров… И всё это было безумно и непривычно дёшево: за пару-тройку копеек можно было купить приличный по размерам бочонок с солёной воблой или полновесный килограмм (на глазок) свежайшей чёрной икры.

Быстро сделав покупки, Егор подошёл к возку, уверенным барственным жестом подозвал к себе Швельку.

— Чего тебе ещё? — недовольно скривился паренёк, провожая жадным взглядом дородную боярыню в собольем капоре (и это летом!). — Говори быстрее, а то у меня ещё дел невпроворот!

Волкодав солидно гавкнул, словно соглашаясь со своим хозяином.

— Ты уважаешь хлебное вино?

— А кто же его не уважает? Ты знаешь такого человека?

— Тогда давай через следующий первый день недельный встретимся в царском кружале, в том, что на Разгуляе. Посидим, покалякаем с тобой за жизнь нашу скорбную…

— Дело намечается какое? — Глаза Швельки заблестели заинтересованно.

— Может, и дело! Там видно будет…

— Тогда я с собой ещё прихвачу Алёшу Бровкина. Помнишь, вы с ним пирогами тухлыми торговали вместе?

— Помню, прихвати, конечно! — согласно кивнул Егор головой, а про себя подумал: «А Толстой-то свой роман писал — со знанием дела, глубоко копал, видимо…»

Он доставил все покупки в скромный домик Монсов, предварительно подменив флакончик с микстурой от кашля на аналогичный, купленный в другой аптеке, отчитался, отдал сдачу.

— Как пообедаешь, так сразу же иди к Лефортовой дворне! Старик Вьюга уже спрашивал о тебе, — сообщила Анхен, поправляя на своей голове многочисленные бигуди. — Да смотри, не забудь про Петера! Как только, так сразу веди его ко мне. Да и на вино с наливками не налегай, молодой пропойца…

На обед Лукерья предложила постные щи с репой и капустой, совершенно невкусные и несолёные, а вот белый пшеничный хлеб был что надо — мягкий, ароматный, духовитый, с аппетитной коричневой корочкой. Запив всё это пенным забористым квасом, Егор отправился на задний двор — искать Вьюгу.

За сенником проходила самая настоящая репетиция ансамбля русских народных песен и танцев: старик Вьюга являлся художественным руководителем этого самобытного коллектива и главным режиссером — в одном лице.

— Ты, Санюшка, сегодня сам на себя не похож! — недовольно сетовал старик, мотая седой бородой. — Варёный какой-то, прямо. Твой выход — на восьмом коленце, — кивнул головой в сторону ложечников, возглавляемых хмурым Фомой, одно ухо которого было гораздо больше другого. — Восьмого! Считать разучился? И рука… Кто так при поклоне машет рукой? Ты же не дрова рубишь, в конце концов!

— Ну, извини, старинушка! — оправдывался Егор, пальцем показывая на свою щёку, за которой снова находился войлочный катышек. — Зубы с утра ноют, проклятые! Спасу никакого нет…

Через два часа за сенник пожаловал сам Франц Лефорт. Опираясь на массивную трость, послушал некоторое время, достал из кармана камзола часы в круглом позолоченном корпусе, щёлкнул крышкой, замахал рукой: