Читать книгу "Фельдмаршал должен умереть - Богдан Сушинский"

— Хорошо, будем считать, что нападение было, хоть и неудачным, но настоящим, без имитаций и театральщины. Мало ли неудачных нападений знала история этой войны? Остановимся только на определении тех, кто нападал. Это были диверсанты?

— Вполне мог бы предположить.

— Причем группу сформировали из германцев?

— После Сталинграда в России германцев не меньше, чем в Германии — русских. Можно создавать целые дивизии диверсантов. Впрочем, скорее всего десант забросили англичане.

Барон фон Шмидт пристально всмотрелся в зрачки гауптмана. В какое-то мгновение тому показалось, что эсэсовец вот-вот выхватит пистолет и пристрелит его.

— Среди ваших солдат, вступивших в схватку с этими диверсантами, есть убитые?

— Нет.

— Много раненых?

— Ни одного.

Фон Шмидт долго, задумчиво кивал головой, подтверждая какие-то свои собственные мысли и догадки, чтобы в итоге прорычать:

— В таком случае я прав: никакие это не диверсанты! Это обычное окопное дерь-рьмо! Как, впрочем, и ваши солдаты.

— Я тоже не поверил бы в версию о диверсантах, если бы не знал, что именно вы являлись начальником особого секретного африканского конвоя фельдмаршала Роммеля.

— А вы и не знаете об этом, Сольнис! — мгновенно побагровел Шмидт, понимая, какой опасности он может подвергаться в этой школе, пока её начальник является носителем такой тайны.

— Я не уведомлен, что это является особой тайной рейха, — пролепетал начальник школы, понимая, что становится заложником чужих секретов и чужих судеб.

— Нет, вы не поняли меня, гауптштурмфюрер. Я сказал, что вы никогда в жизни не слышали о существования подобного конвоя фельдмаршала.

— Если последует подобный приказ…

— Вы даже предположить ничего такого не могли, поскольку вам не позволяла этого ваша фантазия! — всё более резко и агрессивно убеждал его оберштурмбаннфюрер СС, возглавлявший теперь, как объяснено было Сольнису, некую особую охранно-диверсионную команду СД. И подчинялась эта команда лично Скорцени, который по-прежнему оставался личным агентом фюрера по особым поручениям и похоже, никого, кроме самого фюрера, не признавал.

Правда, по утверждению храбрых, но злых языков, фюрер тоже якобы опасался своего обер-диверсанта. Хотя гауптману всё ещё с трудом верилось в такое.

— Заставить замолчать самого себя мне нетрудно, — заверил его Сольнис. — Вопрос в том, как заставить забыть о конвое фельдмаршала всех остальных?

— Не волнуйтесь, заставим. Забудут. Все, кто что-либо помнил, обязательно забудут. А теперь всё, гауптман, всё! Вы свободны!

7

Когда в кабинете остались только Гиммлер и Бургдорф, фюрер вновь усадил их за стол и несколько минут молча вышагивал за спинами.

«Роммель! — всё убийственнее осеняла его догадка. — Вот откуда исходит опасность! Англичане, очевидно, немало подивились тому, что один из наиболее прославленных заговорщиков до сих пор ожидает окончания войны в своём поместье. Живя спокойно, без каких-либо ограничений, без слежки, он принимает у себя давнишних друзей, обсуждает — и, конечно же, осуждает, — карательные операции гестапо и СД против путчистов и выжидает, выжидает…».

— Так что вы скажете по этому поводу, Гиммлер? — наконец остановился вождь нации напротив сидевших рядом, через стул, рейхсфюрера и генерала.

Гиммлер мельком взглянул на Бургдорфа, словно ожидал подсказки, но тот слишком дорожил своим отсутствующим видом.

— Вы правы, мой фюрер, — Генрих понял, что вождь задал вопрос, вытекающий из его размышлений. А о том, что в последнее время Гитлер всё чаще теряет грань между своими мысленными экзальтациями и реальностью — в рейхсканцелярии знал уже каждый, кому приходилось с ним общаться. — Пора принимать решение. Нельзя оставлять без последствий то, что оставлять без последствий попросту невозможно.

— У вас есть доказательства того, что Роммель действительно принимал самое непосредственное участие в заговоре?

— Их более чем достаточно.

«Он что, решил подстраховаться? — почти с презрением спросил себя Гиммлер. — Или же захотелось подставить меня в образе злодея-губителя «любимца армии?».

— Я имею в виду не поддакивание «народного фельдмаршала»[5]чьему-то мнению за рюмкой коньяку. Не вольномыслие на подпитии… Чтобы обвинить в измене Лиса Пустыни, героя Африки, понадобятся очень серьезные аргументы. Надеюсь, вы понимаете меня.

— Германцы уже смирились с тем, что в числе заговорщиков оказались высокопоставленные военные рейха. Поэтому их не очень удивит, что среди них оказался и Роммель. — Фюрер недовольно покряхтел: аргумент показался ему слишком сомнительным, и потом этот намёк на то, что против фюрера восстала вся военная элита… — Тем не менее, я и начальник Главного управления имперской безопасности Эрнст Кальтенбруннер отдаём себе отчёт в том, что речь идёт о «герое Африки», командире Африканского корпуса, командующем группой армий и всё такое прочее. Да, мой фюрер, я готов официально заявить: имперская служба безопасности располагает достаточным материалом, чтобы дать добро на арест фельдмаршала Роммеля. Если же вы позволите провести хотя бы беглое расследование с правом допроса фельдмаршала…

— Никаких допросов, — болезненно поморщился Гитлер. — Только никаких официальных арестов и допросов. Хватит с нас Штюльпнагеля. Но тот хоть сам стрелялся. Этот же ранен в бою. Да и славу Штюльпнагеля не сравнить со славой «героя Африки» Роммеля.

— Понимаю, мой фюрер.

— Нет-нет, Генрих, — вспыльчиво отреагировал на его согласие Гитлер. — Я решительно протестую против каких-либо санкций. Арест, пытки, казнь… Этого заслуживает любой предатель и заговорщик. Но когда подобные действия коснутся Роммеля, мы лишь деморализуем значительную часть нашего генералитета и офицерского корпуса.

— …Которая и так уже деморализована, — цинично напомнил ему рейхсфюрер С С.

— Однако оставлять Роммеля не у дел тоже крайне опасно, — заметил Бургдорф.

— Генерал прав, — поддержал его Гиммлер. — Очень скоро англо-американцы найдут его слишком удобной фигурой для переговоров с внутренними врагами рейха, для организации переворота и планов послевоенного переустройства Германии. Пусть даже планов несбыточных, но в наше время крайне нежелательных.

Фюрер наконец-то перестал вышагивать, уселся, но не в своё кресло во главе стола, а чуть сбоку, на которое во время заседания обычно усаживался Мартин Борман. Этим Гитлер как бы подчеркивал, что не намерен диктовать свою волю, а всего лишь хочет посоветоваться, как бы лучше выйти из создавшейся ситуации.