Читать книгу "Всемирная история без цензуры. В циничных фактах и щекотливых мифах - Мария Баганова"

Диоген Лаэртский:

«По словам Аристотеля, женат он был дважды: первый раз на Ксантиппе, от которой у него был сын Лампрокл, и во второй раз — на Мирто, дочери Аристида Справедливого, которую он взял без приданого и имел от нее сыновей Софрониска и Менексена».

Сократ был другом Перикла и Аспазии и входил в узкий кружок близких им людей. При Перикле Сократ принимал участие в политической жизни Афин, а после его смерти стал членом афинского Совета пятисот. В то время Афины вели войну со Спартой, но после первых успехов афиняне фактически сами своими руками похоронили свой флот, осудив на смерть стратегов, одержавших победу в морском сражении при Аргинусе, но не сумевших из-за начинающейся бури похоронить убитых и спасти утопающих. Сократ был единственным, кто выступал в суде за их оправдание. Последующие события показали, как он был прав: с тех пор Афины терпели поражение за поражением.

Спустя год он снова решается выступить против властей и отказывается подчиниться приказу Тридцати тираннов, только что пришедших к власти в Афинах, арестовать невиновного человека, которого правители посчитали своим врагом.

Несмотря на бедность, у Сократа было много завистников и недоброжелателей, тем более что он часто обличал в неразумии тех, кто был о себе слишком высокого мнения. Сам же он отличался скромностью и любил повторять: «Я знаю лишь, что ничего не знаю».

Враги подали на него в суд, обвинив в безбожии и в том, что он придумывает новых богов. Сократ действительно говорил о том, что у каждого человека существует свой «демоний» — некий дух, говорящий, что хорошо, а что плохо. Теперь таких демониев мы называем совестью, но современникам Сократа это понятие было неизвестно. «И не будешь иных ты богов почитать, кроме тех, кого сами мы славим: безграничного Воздуха ширь, Облака и Язык, — вот священная троица!» — так видел его учение Аристофан.

Сократ не признал своей вины и даже позволил себе подшутить над судьями: на вопрос, какое наказание он бы сам себе назначил, а это было обычной судебной практикой в Афинах, Сократ ответил, что назначить себе наказание, значит признать себя виновным, а он — невиновен, и поэтому может назначить себе лишь обед за государственный счет. Такой ответ вызвал гнев и возмущение судей. Защитников его больше не слушали. Платона, пытавшегося произнести написанную заранее речь, прогнали с трибуны. Сократу был вынесен смертный приговор в тот самый день, когда из Аттики на Делос отправлялся ритуальный корабль с дарами для богов. По закону, пока этот корабль не вернется обратно, приговор не мог быть приведен в исполнение, поэтому между судом и казнью прошло больше месяца.

Клавдий Элиан:

«Когда корабль возвратился с Делоса, и Сократ был обречен, в темницу к нему пришел его друг Аполлодор, принес красивый шерстяной хитон и столь же дорогой гиматий и стал просить, чтобы Сократ выпил яд, одевшись в этот хитон и гиматий. Он говорил, что в такой одежде Сократа не стыдно будет положить в могилу и его тело будет убрано подобающим образом. Таковы были слова Аполлодора. Сократ же остался невозмутим и, обратившись к Критону, Симмию и Федону, сказал: „Высокого обо мне мнения этот Аполлодор, если может думать, будто, после того как я выпью эту заздравную чашу, он еще будет видеть Сократа. Ведь если он полагает, что тот, кто скоро будет распростерт у ваших ног на полу, — это я, он, очевидно, совсем не знает меня“».

Платон:

«Федон…Вышло так, что как раз накануне приговора афиняне украсили венком корму корабля, который они посылают на Делос.

Эхекрат. А что за корабль?

Федон. По словам афинян, это тот самый корабль, на котором Тесей некогда повез на Крит знаменитые семь пар. Он и им жизнь спас, и сам остался жив. А афиняне, как гласит предание, дали тогда Аполлону обет: если все спасутся, ежегодно отправлять на Делос священное посольство. С той поры и поныне они неукоснительно, год за годом, его отправляют. И раз уж снарядили посольство в путь, закон требует, чтобы все время, пока корабль не прибудет на Делос и не возвратится назад, город хранил чистоту и ни один смертный приговор в исполнение не приводился. А плавание иной раз затягивается надолго, если задуют противные ветры. Началом священного посольства считается день, когда жрец Аполлона возложит венок на корму корабля. А это случилось накануне суда — я уже вам сказал. Потому-то и вышло, что Сократ пробыл так долго в тюрьме между приговором и кончиною».

Имея возможность бежать из тюрьмы, он этого не сделал и друзей своих, плакавших о нем, упрекал, обращая к ним в темнице лучшие свои речи. Когда ему сказали: «Афиняне тебя осудили на смерть», он ответил: «А природа осудила их самих». «Ты умираешь безвинно», — говорила ему жена; он возразил: «А ты бы хотела, чтобы заслуженно?» По истечении положенного срока он выпил чашу с ядом и умер в окружении своих учеников. Последний день его жизни описан Платоном в диалоге «Федон». Федоном звали юношу, выкупленного по просьбе Сократа из публичного дома и ставшего затем его учеником, а впоследствии — известным философом.

Платон:

«…сидя подле него, я испытывал удивительное чувство.

Я был свидетелем кончины близкого друга, а между тем жалости к нему не ощущал — он казался мне счастливцем, Эхекрат, я видел поступки и слышал речи счастливого человека! До того бесстрашно и благородно он умирал, что у меня даже являлась мысль, будто и в Аид он отходит не без божественного предопределения и там, в Аиде, будет блаженнее, чем кто-либо иной. Вот почему особой жалости я не ощущал — вопреки всем ожиданиям, — но вместе с тем философская беседа (а именно такого свойства шли у нас разговоры) не доставила мне привычного удовольствия. Это было какое-то совершенно небывалое чувство, какое-то странное смешение удовольствия и скорби — при мысли, что он вот-вот должен умереть. И все, кто собрался в тюрьме, были почти в таком же расположении духа и то смеялись, то плакали…»

«…вошел человек, который держал в руке чашу со стертым ядом, чтобы поднести Сократу.

Увидев этого человека, Сократ сказал:

— Вот и прекрасно, любезный. Ты со всем этим знаком — что же мне надо делать?

— Да ничего, — отвечал тот, — просто выпей и ходи до тех пор, пока не появится тяжесть в ногах, а тогда оно подействует само.

С этими словами он протянул Сократу чашу. И тот взял ее с полным спокойствием… не дрожал, не побледнел, не изменился в лице; но, по всегдашней своей привычке, взглянул на того чуть исподлобья и спросил:

— Как, по-твоему, этим напитком можно сделать возлияние кому-нибудь из богов или нет?

— Мы стираем ровно столько, Сократ, сколько надо выпить.

— Понимаю, — сказал Сократ. — Но молиться богам и можно и нужно — о том, чтобы переселение из этого мира в иной было удачным. Об этом я и молю, и да будет так.

Договорив эти слова, он поднес чашу к губам и выпил до дна — спокойно и легко.

— До сих пор большинство из нас еще как-то удерживалось от слез, но, увидев, как он пьет и как он выпил яд, мы уже не могли сдержать себя. У меня самого, как я ни крепился, слезы лились ручьем. Я закрылся плащом и оплакивал самого себя — да! не его я оплакивал, но собственное горе — потерю такого друга! Критон еще раньше моего разразился слезами и поднялся с места. А Аполлодор, который и до того плакал не переставая, тут зарыдал и заголосил с таким отчаянием, что всем надорвал душу, всем, кроме Сократа. А Сократ промолвил: