Читать книгу "И весь ее джаз… - Иосиф Гольман"

Так что, даже если икру сожрали, я вырву ее у них из глотки.

Впрочем, главное сейчас — не встретиться раньше времени с братаном-ментом. Я по глупости не нажал на спуск. А он — парень умный.

Он нажмет.

5. Москва. Восток столицы. Вокалистка Маша и Ефим Аркадьевич Береславский, отставной рекламист

Пока ехала в Измайлово — снова на метро, — Мария много чего успела вспомнить.

Вообще студенческие годы, как это ни банально, были прекрасными. Училась она на рекламиста — в «творческом вузе с экономическим уклоном». Это и в самом деле было так: знания маркетолога и менеджера должны были объединиться с творческим инструментарием — дизайн, фото, кино, литература, музыка. Группа собралась большая — в то время специальность была свеженькой и горячей. Функционально — не по алфавиту — она разделялась на три примерно равные доли.

Первая, чуть меньшая, — дебилы и козлы. В основном — мальчики. Богатые папы оплатили учебу — а нередко квартиры и «Кайенны». В институте их обычно не видели, приходили только на сессию.

Попадались настолько глупые, что шли сдавать Ефиму Аркадьевичу. Этот, посверкивая очками, лишь злобно ухмылялся и пленных не брал.

Самые тупые предлагали ему деньги.

Тогда вампирски настроенный препод — особенно если дело происходило утром (у Береславского утро не бывало добрым никогда) — устраивал публичное аутодафе очередному грешнику российского высшего образования. Присутствовать на подобном действе было всегда весело, но иногда даже таких козлов становилось жалко: изысканно вежливый препод использовал свой язык, как гадюка — зубы.

Вторая часть группы была представлена середнячками, обычно — девчонками, желающими перед замужеством получить высшее образование. Они звезд с неба не хватали, но учились честно. С третьего курса и старше многие приходили на экзамен с животиками.

Этих — особенно с животиками — Береславский не обижал никогда, добавляя за подобную округлость минимум балл. Наиболее приближенным он объяснял свою позицию как посильный ответ китайцам: его представления об этническом составе будущей России не были оптимистичными.

Последняя, третья группа, к которой принадлежала сама Машка Ежкова, состояла из юных акул, интересующихся всем и желающих это все попробовать на острый зуб. Таких Ефим Аркадьевич обожал, прощал им любой запал и горячность и никогда не применял в дискуссиях свои ядовитые возможности.

Хотя нет, злобно пошутить он все же мог, виновато оправдываясь, что ради красного словца мало кого удается пожалеть.

Зато не жалел и времени своего, разрешал таскаться к нему на работу, в маленькое, но прикольное рекламное агентство «Беор».

Несмотря на незаурядность персонажа, вряд ли Машка долго вспоминала бы о нем после окончания вуза, если б не одна история.

Случилось это уже на пятом курсе, за полгода до диплома.

Неприятная была история.

А именно — отцов оборонный завод, раздираемый хозяйствующими субъектами, оказался без денег, зарплату надолго задержали. Папа же, будучи там не последним человеком, ничего себе не украл и оказался практически на мели.

По закону подлости Женька — ей было тогда как сегодняшним близнецам — попала в больницу с опасным пороком сердца. Это девятилетний ребенок!

И, наконец, мамуля забеременела близнецами, потеряв хорошо оплачиваемую работу в страховой компании.

Интересно, что близнецы своим появлением обязаны в основном Машке. Папа оставил все на усмотрение жены. Нет, он очень хотел детей — Женька получилась лишь после двенадцати лет их совместной жизни. Потом долго опять все не складывалось. Сейчас же сложилось, да еще в двойном размере. Но возраст мамы пугал врачей, и отец, никогда не боявшийся серьезных решений, теперь прямо сгибался под тяжестью ответственности. Вот в такой ситуации Машка и сказала свое твердое слово.

Чтоб мамуля рожала, ни о чем не думая и ни в чем не сомневаясь, поскольку это уж точно была последняя ее возможность.

Ну а потом — все, что уже сказано выше: папино безденежье, Женькина болезнь, мамин уход с работы. В такой ситуации Машке ничего не оставалось, как с утра, позаражав всех домашних безграничным оптимизмом, сваливать на весь день в поисках заработков. Деньги доставались, но не так много и очень тяжело: личной продажей все тех же шуб, однако еще не своих, а взятых на реализацию у мамы девочки из их группы.

Впрочем, заработанного хватало только на прожить.

И первое, чем пришлось пожертвовать, стал институт. Она не оплатила — ее отчислили. Даже не морочилась с академом: не ясно было, когда появятся деньги, а ни минуты свободной не выпадало уже сейчас.

Вот тут и прозвучал звонок от Береславского.

Мария даже удивилась — телефон нашел, не поленился. Поблагодарила за внимание и сказала, что все решения уже приняты. Он же выпустил в нее струю словесного яда и потребовал очной встречи.

Отказать Маша не решилась, хотя со временем был просто страшный напряг.

Приехала к нему в «Беор». Была здесь не единожды. Прошлым летом — целый месяц, на практике. Там менеджеры звонят, дизайнеры рисуют, станки стучат, плоттеры плюют краской. Все как всегда.

И Ефим Аркадьевич — как всегда. Развалился в своем кабинете, в роскошном кресле, попивает чаек, налитый собственной секретаршей. Кстати, у Береславского их было целых две. У второго учредителя, другана его старого, не то что секретарши отдельной — и стола-то не было. Маленький и полный Александр Иванович Орлов всегда носился шариком — то по типографии, то по бухгалтерии, то по внешним инстанциям.

Хотя — что в фирме не было секретом — все серьезные клиенты приходили через Береславского: этот сибарит и себялюбец непонятно с какой стати дружил с половиной Москвы.

Пришла. Уселась напротив, на кожаный двухместный диванчик.

Про него она уже слыхала историю от старых беоровских сотрудниц. Диванчик был первой мебелью агентства, втащил его лично мастер, в одиночку. Ефим Аркадьевич, тогда будучи на много лет моложе, с лету, на автомате, задал вопрос: раскладывается ли мебель? Тот, так же на автомате, ответил: «Нет, но и так удобно». Потом оба радостно ржали. Тупой мужицкий юмор. Даже не юмор, а постоянный ход мысли.

— Долго думала, прежде чем бросать в середине пятого курса? — наконец изволил начать беседу бывший препод.

— Обстоятельства, Ефим Аркадьевич. — Машке не хотелось углубляться. Хотелось побыстрее отделаться, безо всех этих сочувствий и сопереживаний — уже наслушалась.

— И какие же? — Этот тип точно никуда не торопился. Он даже на деловые встречи ездить не любил. Удивительно, но большинство клиентов приезжали к нему в богом забытое Измайлово сами.

— Деньги кончились, — держала себя в руках Машка.

— Ты вроде не казалась мне совсем дурой… — задумчиво произнес он. Профессор вовсе не оскорблял. Он лишь констатировал и анализировал. Только когда загнул про женскую логику, Машку переклинило, и она объяснила ему все. И очень доходчиво.