Читать книгу "Лишний рот - Лидия Чарская"

Глава седьмая

— Синяя говядина! Синяя говядина! Почем за фунт? Глядите, братцы, синяя говядина к нам пожаловала! — весело кричали школьники, окружая Кирю, пришедшего нынче впервые в класс.

— Был барин барином, гимназистом, вашим благородием, а нонче не лучше нас, грешных, стал! — подскакивая к Кире, пищал умышленно тонким голосом какой-то шалун.

— Оставьте его, братцы! — унимали школьников их более благоразумные товарищи.

Киря, впервые пришедший сегодня в школу, чувствовал себя совсем несчастным и пришибленным здесь. Слободские мальчики имели привычку дразнить городских гимназистов, называя их «синею говядиною» за синий цвет мундирчиков, одеваемых теми, кстати сказать, в самых редких случаях жизни. Но Киря не думал, что его, сына священника, всеми любимого отца Паисия, здесь так встретят. Он нечаянно взглянул на Васю, как бы ища в нем защиты.

Тот уже был среди расшалившихся мальчуганов.

Один из них подбежал к Кире, дернул его за фалду куртки и пробасил:

— Господин гимназист, ваше высокородие-сковородие, где свои блестящие пуговицы растерял?

— Первые да будут последними… Из гимназии да в школу прямым путем-дороженькой! — вторил ему в тон другой мальчуган.

— Иванов! Тебе не стыдно? — крикнул на него Вася. — Попроси у меня задачу объяснить — ничего не получишь за такие каверзы.

Голос всеобщего любимца возымел свое действие. Мальчики отхлынули от Кири, оставили его в покое.

Учительница русского языка должна была в нынешний урок делать диктовку. Она вызвала Кирю писать на доске, в то время как остальные мальчики писали у себя в тетрадках. Не прошло и пяти минут с начала работы, как Киря услышал позади себя сдержанные смешки и насмешливые возгласы:

— Вот так гимназист!

— Да он грамоты и не нюхал, братцы!

— Ай да синяя говядина! Видно, был последний из последних учеников.

Анна Ивановна взглянула на доску и тоже ахнула. Диктовка Кири была вся испещрена ошибками.

Теперь уже даже Вася не смог спасти Кирю от насмешек. После урока мальчики гурьбою окружили доску с диктовкою и осыпали Кирю градом насмешек.

Тот стоял красный, злой, надутый… И вдруг сжал кулаки и, прочищая ими дорогу, кинулся из класса.

Забыв в училище пальто и шапку, Киря мчался теперь по слободской улице… Отсюда завернул в поле, из поля — в лес… Он не замечал ни ветра, ни хлопьев мокрого снега, падавшего с самого утра. А опомнился только тогда, когда был уже далеко от слободы и ее обитателей. Тут он бросился ничком на мокрый снег и разразился беспомощными горькими слезами.

Обида, душевная боль, раскаяние в прошлом нерадении — все это сразу потоком затопило его душу. Он понимал отлично, как неглупый от природы мальчик, что винить ему некого, что он во всем виноват один. И слезы его лились неудержимо. Опомнился Киря тогда только, когда холод стал пронизывать его насквозь и все тело его дрожало, как в лихорадке. Он сделал усилие над собою, поднялся с земли и медленно поплелся к дому.

В этот день Киря не вышел к обеду и спозаранку завалился спать, ссылаясь на головную боль и лихорадку.

А на следующее утро Лукерья Демьяновна, заглянувшая в уголок к племяннику, вскрикнула от испуга. Все лицо мальчика было покрыто красноватыми пятнами, глаза неестественно блестели, а сам он горел, как раскаленная печь.

Доктор, приведенный отцом Паисием, долго осматривал, выстукивал больного и покачивал головою. Наконец он отошел от постели Кири, метавшегося в жару, и, тщательно намыливая себе у рукомойника руки, сказал с трепетом ожидавшему его приговора отцу Паисию:

— У мальчика заразная болезнь. Это злющая форма рожи. Она прилипчива при прикосновении к больному. Отделите других детей, да и сами остерегайтесь. Повторяю, болезнь заразительна и очень опасна.

У отца Паисия руки опустились при этом известии.

Он не хотел отпустить Кирю в больницу. Мальчик был, как и все дети, бесконечно дорог отцу, и он желал иметь его около себя дома. А в то же время сам он не имел возможности и времени ухаживать за больным. Просить же об этом Лукерью Демьяновну он и не рискнул бы, зная ее отношение к Кире. А больной мальчик так нуждался в уходе и попечении…

Две скупые слезинки выкатились из глаз священника и покатились по изможденному, страдальческому лицу.

Так был жалок отцу Паисию его бедный больной Киря! Все негодование, весь гнев, вполне заслуженный мальчиком, исчез из груди у отца при виде больного сына.

— В больницу не отдам, а самому ухаживать не придется. Утром и вечером служба церковная, днем требы… Ночью только… А днем-то кто ему бедняжке лекарства подаст, кто услужит ему, кто напоит водою?.. — вырвалось вслух из груди отца Паисия, и глаза его взглянули с печалью на горевшего в жару Кирю.

Чья-то невысокая фигурка метнулась от двери и неслышно приблизилась к священнику. Детская худенькая рука легла на его руку.

— Не беспокойтесь, батюшка, Киря один не останется, я за ним похожу. Я не боюсь заразы. И в больницу его отвозить не придется, — прозвучал тихий голос. Это был Вася.

Отец Паисий живо обернулся к мальчику и обнял его.

— Спасибо, родимый… Только береги себя, опасайся голыми руками прикасаться к больному… Дезинфекцию делать надо, спиртом натираться, прежде чем к нему подходить. Ведь если заболеешь ты, Васюта, никогда не прощу себе того, что разрешил ухаживать тебе за Кирей. Храни тебя господь, мальчик мой милый! — И отец Паисий благословил широким крестом своего приемыша.

С этого часа началась новая жизнь для Васи. Он буквально не отходил от постели больного. Безропотно вынося стоны и вопли нестерпимо мучившегося Кири, он просиживал подле него, не отводя глаз с красного как кумач, обезображенного и вздутого лица больного. Терпеливо клал на темя больного промасленные тряпки и давал лекарства по часам. А процесс болезни все ускорялся и ускорялся к худшему.

Киря уже не стонал, не жаловался, не капризничал больше. Он лежал пластом без движения, и дыхание со свистом вылетало из его груди. А по ночам отец Паисий, присоединявшийся к Васе, чтобы сменить его на несколько часов, мог слышать бессвязный бред и заплетающиеся речи больного сына…

Вася находился тут же, несмотря на все уговоры священника отдохнуть, выспаться до утра… Иногда он, обессиленный, сваливался в кресло и на час-другой засыпал как убитый.

Лукерья Демьяновна, Митинька и Маня всячески обходили «заразную» комнату, где в страшных муках терзался Киря. Они, боясь заразиться и заболеть, не ходили туда сами, не пускали и младших детей. Несколько раз Любочка порывалась навестить брата, и всякий раз Лукерья Демьяновна отводила ее от двери комнаты, где лежал больной.

— Отец там, и ладно! Ему, как отцу, сам бог велел нянчиться с больным. А если Василий заразится и умрет, беда в этом небольшая… Кому он нужен? Сирота круглый, господь к месту только приберет, — говорила она.