Читать книгу "Разлучница - Эллина Наумова"

– И чем кончилось? – вскинулась Ася.

– Ни у меня, ни у членов комиссии их правды нет. Она есть только у них самих. Предложила продолжать искать.

Все называли ее там по имени. И отметила день рождения бесхитростной Марты рукотворными подарками, посвященными ей стихами, песнями и танцами.

– Как мы повеселились вместе! – восклицала Марта Павловна.

Ася попыталась вообразить веселящуюся с юношами и девушками Киру Петровну и признала, что надо обладать буйнопомешанной фантазией для получения хоть скромного результата.

Марту Павловну смущало чужое, неожиданное внимание. Кира Петровна ожидала его всегда, часто требовала и считала заслуженной только хвалу. Асе так и не удалось убедить ее в том, что не стоит настраиваться на благодарность тех, кому ты не служила. Что личное выживание да же в тяжелейшие времена и прием телеграмм на почте за зарплату не есть подвиг в глазах тех, кто не выживал и не принимал. Что даже у уходящего из жизни под восторженные аплодисменты толпы не сложится ни выйти еще разок на поклон, ни тем более сыграть на бис. Хорошо, что последнее замечание Кира Петровна отнесла к презираемым ею наравне с тунеядцами артистам.

А то насупилась бы и привычно буркнула: «Не заносись. Еще неизвестно, кто из нас первой умрет – я или ты».

Сначала Ася осторожно поставила Киру Петровну и Марту Павловну в известность о существовании друг друга. Кира Петровна сразу объявила художницу «непристойной старухой». Марта Павловна расспрашивала о пенсионерке с почты заинтересованно. Ее доброе отношение к Асе распространялось заочно на всех ее родственников и друзей. Тогда Ася впервые задумалась о том, что и Кира Петровна, окрысившись на Марту, которую никогда не видела и судить о которой по нескольким общим фразам не могла, выразила таким образом свою неприязнь к жене племянника. Это было так ново, что даже не слишком обидело.

У двух землячек, ровесниц, разговорись они в поликлиническом коридоре, вероятно, был шанс понравиться друг другу. Во всяком случае, женщины не стали бы ссориться. Их противостояние было создано неуемной фантазией Аси. Догадываясь, что в реальности они склонны к рукопожатию, пусть и не слишком теплому, она, словно взбесившись, сталкивала их лбами. Нет, Ася не опускалась до сплетен и наговоров. Придуманный ею бой старух оставался внутри ее. Следовательно, победить или проиграть предстояло самой Асе.

Она посвящала Киру Петровну в прошлое и настоящее Марты Павловны с садистским упорством. Сашина тетка умела не слушать неуравновешенную Асю, но поначалу обманулась, решив, что та хочет поразвлечь ее байками о нелепой, позорящей старческое достоинство дуре рисовальщице. И в итоге, разумеется, воздать должное положительной, нормальной женщине, пустившей эту самую Асю под свою крышу. Когда Кира Петровна сообразила, на чьей стороне неблагодарная провокаторша, было уже поздно. Потому что к тому времени Марта Павловна стала привычным поводом разругаться с молодой предательницей, помучить ее и полюбоваться, как она выходит из себя, культурной и рассудительной. Да не выходит, а выскакивает безобразным гнусным чертиком, часто в слезах и соплях.

Кира Петровна сама не могла взять в толк, почему у нее возникала потребность завести Асю ключиком четырех слов: «А вот твоя Марта…» И завестись самой. Ася полагала, будто открывает Кире Петровне иной способ бытия – интересный, светлый, радостный. Она доказывала, что возможна старость без зависти и ненависти. Она предлагала наверстать хоть крохотную часть упущенного – пригласить в гости какую-нибудь пожилую даму, выбраться в театр, побродить в парке, впитывая душой красоту, а не кляня фортуну. Ведь позволяло здоровье! Ведь не на автобусе предстояло добираться – машина племянника и он сам в придачу готовы к услугам. Она сердилась на негодование и упрямство, с которым Сашина тетка отказывалась пробовать стареть по-другому.

Киру Петровну в жизни много обижали. Но того, что Ася, даже заклятые враги себе не позволяли. Она бесстыдно предпочла родственнице, единственной тете мужа, чужую бабку и расхваливала ее, не замечая растерянности и ужаса Киры Петровны. Бездуховная Кира Петровна водись с ее ребенком, тупая Кира Петровна слова не скажи – все раздражает, все не то. А она бежит к этой бездельнице Марте и духовно, и умно часами болтает. Естественно, Кира Петровна нашла способ избавления от такой боли. Те, кто считает себя правым всегда и во всем, находят способы. Не слишком уверенные в себе – только новые боли. Объявив Асю и Марту презренными идиотками, вспомнив поговорку про исправление горбатого могилой и освежившись взглядом на фотографию правильного Саши, Кира Петровна запретила себе расстраиваться из-за пустяков. Голод, много голода стерпела, войну перебедовала, людишкам – ябедам, доносчикам, предателям – не поддалась. А сейчас на пенсии не страшны ей ненормальные трепачки. Видела она, как мир таких пригоршнями жевал и выплевывал. Так Ася и Марта Павловна стали для нее ерундой: да пусть не двое, пусть сотня им подобных объединяется по своим дурацким, далеким от жизни интересам. Все равно до уровня мудрости Киры Петровны им не дотянуться. А в том, что столь экстравагантным образом все тянутся именно к ней, Сашина тетка была уверена. Заодно Кира Петровна отныне позволила себе забыть и про положительные качества Аси: энергичность, чистоплотность, умение пахать сутками. И надо сказать, испытала облегчение. Недоразумение, коим она считала наличие в Асе хоть чего-нибудь, достойного уважения нормальных людей, было исправлено.

Если бы Ася знала, что Кира Петровна воспринимает ее восхищение Мартой Павловной как ревизию с обвинением в крупной растрате собственной жизни, наверное, и тогда не прикусила бы язык. Не поняла. Не оправдала. Вот пока с художницей не познакомилась, адвокатствовала. А после – прокурорствовала. Кире Петровне за несколько лет проживания бок о бок почти удалось внушить ей, что все бедные, без связей, бросившие пять лет молодости на растерзание войне, таковы. Но появилась Марта Павловна и словно погрозила зарвавшейся Кире Петровне тонким пальцем: «Не все, сударыня, не все». Кроме того, с Мартой Павловной Асе было легко, а с Кирой Петровной тяжело. Она видела, что вскоре обе начнут стремительно дряхлеть, станут совершенно беспомощными. Но по отношению к Марте Павловне это казалось несправедливым, а по отношению к Кире Петровне – нормальным. Кира же Петровна стояла на своем: ее жизнь прожита не зря. Все, что от нее зависело, она исполнила нечеловеческими усилиями и терпением. Кира Петровна ни за что не согласилась бы поменяться местами со старой художницей, ибо место последней было в сумасшедшем доме. Она обороняла от Аси каждую еще недавно проклинаемую свою секунду, обосновывала необходимость и безошибочность любого своего поступка в тех, прошлых обстоятельствах. Она пересматривала прожитое, как пуховый платок летом. И с удовольствием отмечала, что он цел, молью не трачен и послужит еще зимой, если не ей, то другим. И не стыдно им голову покрыть, между прочим. Но неразумная Ася собиралась его выбросить и напялить драные обноски Марты Павловны, которые Кире Петровне почему-то всегда представлялись панамкой. Добро бы знаменитой была эта Марта, в роскоши купалась и почетными грамотами вытиралась!

Вцепившись друг в друга намертво, Ася с Кирой Петровной валились в ад. Обсудив с теткой цены и недельное меню, Ася бежала к Марте Павловне. Та упоминала общую знакомую: