Читать книгу "Господин следователь. Книга четвертая - Евгений Васильевич Шалашов"

управу и даже в больницу. Все обыскала.

— А как же моя жалоба? — растерянно спросил старик. — Курочки-то мои, которых хорек унес?

— А вы не сомневайтесь, господин следователь все примет, и все отыщет, — заверил его служитель. Повернувшись ко мне, слегка подмигнул — мол, соглашайтесь.

Я тоже включился в игру. Но постарался дать обещание расплывчато. Так, чтобы это меня ни к чему не обязывало.

— Сидор Пантелеймонович, все, что от меня зависит, все сделаю, обещаю.

Служитель вежливо, но твердо вывел из кабинета старика.

А я отчего-то расстроился. Очень больно бывает видеть беспомощных стариков, когда не знаешь — чем им помочь?

Вспомнилась сцена из прежней жизни: около районной поликлиники стояла парочка — высокий худой старик и маленькая худенькая старушка. Бабулька уткнулась в грудь старика, плакала, а тот, растерянно глядя куда-то вдаль, одной рукой прижимал ее к себе, а другой неловко поглаживал по спине.

Понимаешь, что и твоя молодость не вечна. С одной стороны — чувствовал некое раздражение. Ну, напридумывал старик каких-то хорьков, таскающих кур. Но что если и на самом деле его кур кто-то ворует? Пожалуй, зайду к приставу, попрошу Антона Евлампиевича, чтобы тот послал кого-нибудь из парней — пусть посмотрят, что там с курятников, пусть с соседями осторожно поговорят. А если и на самом деле старика обидели?

Может, служитель наш что-нибудь знает? Спустился вниз.

— Петр Прокофьевич, — обратился я к ветерану, — не упомню, отдавал ли я на этой неделе гривенник за чай?

— Иван Александрович, вы же мне вчера двугривенник дали, — удивился служитель. — Дескать — и вам на чай и мне, вроде, на чаевые. Но вы деньги даете, а чай редко пьете. Слышал, что вы у господина исправника предпочитаете пить.

— Старый стал, склероз, — невесело улыбнулся я, пропустив мимо ушей упрек о чаепитиях с исправником — раз в неделю, разве это часто? — Оглянуться не успеешь, и станешь, как этот старичок. Петр Прокофьевич, как вы считаете, у дедульки и на самом деле кур крадут или выдумывает?

— Иван Александрович, каких кур? — удивился служитель. — У Сидора Пантелеймоновича и курятника-то никакого нет.

— Да? А он мне так убедительно рассказывал. Про петуха, про несушек. Если бы не завел разговор о хорьке, которого соседи отправляют кур воровать, поверил бы.

— А господину исправнику, как я слышал, — хмыкнул служитель. — Вараксин про кроликов рассказывал и про то, что соседи на них лису натравливают. Сидор Пантелеймонович — он спокойный, просто, слегка не в себе. Вы уж меня простите, что пропустил. Отлучился на минутку, а он раз — и прошел.

— Да ничего страшного, все бывает, — успокоил я ветерана. — Жалко мне старика. Говорит, детки у него в других городах, скучает, небось.

— Так и деток-то у него нет.

— Ну вот, фантазер какой, — хмыкнул я. — И про деток придумал.

— Нет, про деток он не придумал. Были у него детки. А вы, разве, его историю не знаете?

— Откуда? — удивился я. — Я же в Череповце полгода всего. Ну, чуть больше.

— Точно, — озадаченно махнул рукой служитель. — Вы же у нас недавно. А мне все время кажется, что вы у нас уже давно. Разве такое может быть, чтобы Окружной суд, да без господина Чернавского стоял?

— И что там, с детками-то? — напомнил я.

— Дело-то это давно было — не то тридцать лет назад, не то сорок. В общем, еще до Крымской войны. Меня и самого здесь не было — служил, поэтому все с чужих слов знаю. Вараксин в ту пору помощником почтмейстера был. Свой дом, двое детей — мальчик и девочка. Переправлялись они на лодке в Матурино[1], родня там какая-то живет, а лодка возьми, да перевернись. И мальчик, и девочка утонули, а сам Сидор Пантелеймонович спасся. Как уж так вышло — никто не знает, но с тех пор он умом малость тронулся. Думает — детки у него живы, только уехали куда-то далеко. Со службы, понятное дело, уволили, пенсию назначили. Слышал, что двести рублей в год. Как по мне — хорошая пенсия, у меня меньше. Лечить его даже и не пытались, да и где лечить? И к чему это? Он не буйный, жене помогает по дому. А то, что верит, что дети живы — кому от этого худо? Вначале говорил, что оба учатся где-то. У нас-то реальное училище и женская гимназия недавно появились, поэтому говорил — мол, мальчик в Петербурге, дочка не то в Ярославле, не то в Смоленском институте. Время шло, стал Вараксин говорить, что мальчик вырос, на службу пошел, а дочке уже замуж пора. Но дескать — все равно, обязаны родители своим деткам помогать. Придумывает разное — то курятник, то крольчатник. Как-то сюда пришел, начал мне про маслозавод рассказывать. Тоже жаловался, что плохие люди по ночам в молоко машинное масло добавляют, поэтому купцы его масло и не берут. Но он редко в город выходит. Все больше в доме, либо во дворе.

— Выходит редко, но обо мне слышал, — усмехнулся я.

— Так Вараксин не в затворе сидит. Да и помешан-то совсем чуть-чуть. Он же и на базар ходит, и в лавку. Раньше, говорят, его даже на почтамт приглашали, если там работы много скапливалось. И когда земскую почту создавали, Сидора Пантелеймоновича для консультации приглашали. Если о детях не вспомнит, так совсем обычный человек.

— Жену жалко, — заметил я.

— А как не жалко? Нина Николаевна — святая женщина. И деток схоронила, а тут еще и с мужем нелады. Вараксин даже на кладбище с ней не ходит, говорит — какая глупость? Зачем мне чужие могилы навещать? Дескать — мои детки в порядке, что же еще?

[1] Матурино — деревня на противоположном от Череповца берегу реки Шексны. Добраться туда можно было только на лодке. Позже появилась паромная переправа. В 1979 году построен вантовый мост. Ныне деревня — улица Матуринская.

Глава пятая

Сапожники без сапог

С момента приезда в Череповец (да и вообще, от попадания в этот мир) в сапожной мастерской был только один раз. Зацепился за что-то — бац, отлетел каблук. Зашел в первую попавшуюся подворотню, на которой висела вывеска, изображавшая корявый сапог.

В роли мастерской выступала прихожая обычного