Читать книгу "Роковая женщина военного министра. Генерал Сухомлинов и Екатерина Бутович - Федор Александрович Селезнев"

теми компенсациями, которые готова была дать Вена. 23 февраля на секретном совещании у Столыпина с участием представителей октябристов и правых партий Извольский сформулировал правительственную позицию предельно откровенно: Россия не готова к войне и не вступит в неё, даже если Австро-Венгрия оккупирует Сербию. Его поддержали министр финансов В. Н. Коковцов и председатель совета министров П. А. Столыпин [22, с. 281, 284].

По сути, министры признались в слабости российских вооруженных сил. Это дало повод Гучкову, который 19 февраля, во время парламентских прений по бюджету военного министерства, уже начал критиковать деятельность властей в оборонной сфере, произнести на состоявшемся вечером 23 февраля закрытом заседании Государственной думы ещё более резкую речь.

Сначала лидер октябристов выразил убеждение в том что «та сдержанность, то благоразумие, та умеренность, которые руководят нашей внешней политикой, диктуются, прежде всего, сознанием нашей военной неподготовленности» [22, с. 285–286]. Затем Гучков перешёл к обсуждавшемуся вопросу об одобрении кредита в 39 миллионов рублей на пополнение запасов и материальной части армии. Здесь он подвел депутатов к мысли о том, что, сколько бы они не выделяли денег на оборону, все траты могут оказаться бесполезными из-за неблагополучия в тех областях военного дела, которые находятся вне пределов компетенции Думы, в частности в назначении высшего командного состава. «Вы мне скажите, есть ли во главе всех округов люди, которые могут в мирное время воспитывать нашу армию к тяжелому боевому опыту и могут повести наши войска к победе?» – патетически воскликнул Гучков, указав на «неудовлетворительность» командования в Хабаровске, Варшаве, Одессе и Вильне (т. е. у Унтербергера, Скалона, Каульбарса и Меллер-Закомельского) [145, с. 277].

Министр финансов В. Н. Коковцов, бывший в заседании вместе с Редигером, предложил военному министру ответить за него, чтобы «отделать» зарвавшегося депутата. Но помощник военного министра А. А. Поливанов (согласно воспоминаниям Сухомлинова) наоборот посоветовал своему шефу согласиться с заключением Гучкова. По утверждению Сухомлинова, Поливанов рассчитывал, что это повлечет за собой увольнение Редигера, а он, Поливанов, будет назначен на должность военного министра как единственный приемлемый для Государственной думы кандидат [172, с. 186–187].

Редигер послушал своего помощника и с думской трибуны начал объяснять, что «в отношении командного состава за последние годы были приняты самые решительные меры к его улучшению», однако «при выборе на любую высшую должность приходится считаться с имеющимися кандидатами на такую должность» и «существенного улучшения состава начальствующих лиц можно достигнуть лишь постепенно». Таким образом, вольно или невольно, военный министр, во-первых, согласился с претензиями Гучкова к командующим округами, во-вторых, признал, что командный состав плох, но лучших начальников пока взять неоткуда. Именно так истолковал мысль Редигера лидер фракции правых Н. Е. Марков, заявивший с думской трибуны, что слова министра о недостатке подходящего материала для назначения хороших начальников оскорбительны для русской армии. Гучков, взявший слово следом, наоборот похвалил министра за мужество в признании имеющихся недостатков, чем окончательно погубил его репутацию в глазах царя [145, с. 278].

На следующий день, 24 февраля, Николай II недовольно сказал Редигеру, что Гучкову следовало бы дать резкий отпор. По слухам несколько генералов, возмущенных позицией военного министра в эти дни подали прошения об отставке [152, 1909, 12 марта]. Однако царь предпочёл уволить Редигера, к чему его подталкивал и великий князь Николай Николаевич, возненавидевший военного министра за потворство нападкам Гучкова, из-за которых великому князю в 1908 г. пришлось оставить пост председателя Совета государственной обороны. Но тут начался новый виток Боснийского кризиса, и это кадровое решение пришлось несколько отложить.

1 марта 1909 г. в австро-сербский конфликт вмешалась Германия. Она предложила такой способ его решения: Австро-Венгрия попросит у великих держав согласия на аннексию Боснии и Герцеговины. При этом Петербург должен был дать эту санкцию заранее. Для достоинства России как покровительницы Сербии это было унизительно.

Чтобы обсудить сложившуюся ситуацию, Николай II 6 марта созвал особое совещание высшего руководства в Царском селе. Свою исходную позицию он обозначил так: «если на нас не нападут, то мы драться не будем» [72, с. 187]. На том же стоял и Сухомлинов. Он, как начальник Главного управления Генерального штаба, регулярно получал донесения от военного агента во Франции графа Г. И. Ностица. Тот сообщал, что хотя во Франции многие сочувствуют сербскому делу, в тоже время довольна влиятельная группа политических и, особенно, финансовых деятелей масонов предпочла бы заключить соглашение с Германией для обоюдного провозглашения нейтральной политики в случае австро-русского конфликта [164, с. 188–189].

Без поддержки Франции ввязываться в вооруженный конфликт с Австро-Венгрией (а в перспективе и с Германией) было бы безумием. В тоже время нужно было предусмотреть и такой вариант, когда, несмотря на миролюбие России, ей всё-таки объявят войну. На совещании в Царском Селе 6 марта министр юстиции И. Г. Щегловитов спросил, в какой мере вооруженные силы способны защитить страну от вторжения в её пределы. Редигер в ответ категорически заявил, что русские войска «совершенно небоеспособны». Эти слова резанули слух государю, напомнив ему о неудачном выступлении Редигера в Государственной думе 23 февраля, где тот низко оценил командный состав армии, солидаризировавшись с Гучковым. Судьба министра была определена.

Тем более что против него, как уже говорилось выше, ополчился великий князь Николай Николаевич. «Как великий князь Николай Николаевич, так равно и генерал Поливанов, – писал В. А. Сухомлинов, – заручились известными думскими ораторами, рассчитывая этим путем проводить свои личные интересы, не считаясь с тем, будет ли таким экспериментом загажено их собственное гнездо, или нет. Подобная совместная игра этих сил привела к падению Редигера и моему назначению на его место как раз в ту минуту, когда генерал Поливанов сам надеялся стать военным министром, и когда Николай Николаевич прочил третьего кандидата – Н. И. Иванова» [172, с. 146].

Сведения Сухомлинова совпадают с информацией, имевшейся в распоряжении хорошо осведомленного князя М. М. Андроникова. По его мнению, главной причиной отставки военного министра стали усилия великого князя Николая Николаевича. Великий князь «спихнул» Редигера за согласие в 1908 г. «с мнением члена Государственной Думы Гучкова, который заявил, что великим князьям нужно сойти со сцены». В итоге на место Редигера «совершенно случайно» попал Сухомлинов [102, с. 397–398].

Впрочем, перевод Сухомлинова на пост военного министра, конечно довольно неожиданный для всех и, действительно, вызванный стечением ряда обстоятельств, всё же не был исключительно делом случая. Царь остановился на Сухомлинове, поскольку тот ему был известен лучше Поливанова и Иванова. В том числе своей надёжностью и личной преданностью. От него в сложившейся критической международной ситуации не приходилось ждать каких-либо сюрпризов. Свою логику Николай II объяснил своей матушке Марии Федоровне так: «Пришлось сменить военного