Читать книгу "Далекие чужие. Как Великобритания стала современной - Джеймс Вернон"

(1716), начали появляться только в конце XVII века. Их количество существенно увеличилось столетие спустя, когда начали процветать городские справочники. Лондонский шпион быстро стал каноническим и создал жанр, в котором хранятся местные легенды о городских удовольствиях, сокровищах, тайнах и секретах города, искусно названных автором «мобильностью». Передвижение по улицам с их диссонирующими звуками, множеством запахов и бесконечными потоками людей требовало усвоения условностей, как вести себя безопасно и при этом респектабельно. Городские путеводители и пособия по этикету напоминали любопытным не пялиться на незнакомцев и не заглядывать в частные дома, держаться левее при ходьбе, не толкаться в толпе. Необходимо было стать частью толпы незнакомцев [Schlesinger 1853:155–156; Cruchley 1865]. Физические действия, выделяющие человека, – толчки, мочеиспускание или плевки – не одобрялись. Кофейни и прогулочные сады Лондона XVIII века были печально известными лабораториями для установления правил вежливого и светского общения. Драматичная история «драки с макаронами» в Воксхоллском саду удовольствий в 1773 году, когда два джентльмена вызвали друг друга на дуэль по поводу надлежащих форм вежливого общения между мужчинами и женщинами, показывает, как правила этикета постепенно устанавливались методом проб и ошибок [Ogborn 1998].

Тем не менее литераторы регулярно отмечали подавляющие размеры и анонимность Города в начале XIX века. Часто, вызывая чувство недоумения у читателей, они использовали экстравагантные метафоры потоков, смерчей и ручьев, чтобы передать их объем и ощущение непрерывного движения. Рассказ Вордсворта о посещении «движущегося зрелища» Лондона в «Прелюдии» (1804–1805) часто называют первым и образцовым высказыванием об аномии современной городской жизни. Хотя 20 лет спустя Хэзлитт, как и Вордсворт, признавал странность жизни в городе, где даже соседи не знают имен друг друга, он находил ее менее отчужденной[14]. Для Томаса де Квинси невозможно было чувствовать себя таким одиноким, как человек, впервые столкнувшийся с анонимностью лондонских улиц:

В центре бесконечных лиц, не имеющих для него ни голоса, ни слова; бесчисленных глаз, в которых нет «ни одной догадки», которую он мог бы понять; и торопливые фигуры мужчин и женщин, снующих туда-сюда, без видимых целей, понятных чужаку… [Hazlitt 1998: 109–112; 117–119].

Поскольку до середины XIX века лишь немногие улицы имели указатели или названия, а дома – номера, ориентироваться в Лондоне часто приходилось, доверяя незнакомым людям, которые знали местность. Все чаще путеводители – например, авторства У Г. Перри с красноречивым названием «Путеводитель по Лондону и предостережение незнакомцев от мошенников, жуликов и карманников, которые повсюду…» (1818) – предупреждали, что нужно быть осторожными с теми, кому они доверяют, чтобы узнать дорогу, так как можно стать легкой добычей плутов, мошенников и самозванцев. Доверять незнакомцам было опасно. Как обнаружила М. Фландерс, карманники и проститутки могли выдавать себя за модно одетых дам; полицейский язвительно заметил в одном из рассказов Г. У М. Рейнольдса «Тайны»: «Если бы мы брали всех людей, которые, как нам известно, являются самозванцами, мы бы держали под стражей половину Лондона» [Cocks 2003: 96; Corfield 1990: 132–174]. К концу XIX века даже городские инспекторы проводили свои расследования «под прикрытием», не говоря уже о журналистах и филантропах, которые «жили в трущобах» в качестве представителей городской бедноты, чтобы испытать бедность «на своей шкуре». В условиях тотальной неуверенности в том, кем является незнакомец, не говоря уже о возможности доверия, легко распространялись страхи перед мошенничеством, преступностью и сексуальной опасностью. Мужчины, ищущие секса с другими мужчинами, становились жертвами шантажа, которые грозили им скандалом и потерей тщательно создаваемой репутации. Женщины, совершавшие покупки в Вест-Энде, который должен был создать респектабельный и безопасный образ улиц, становились жертвами нежелательного внимания мужчин, принимавших их за проституток. Городские периодические издания и литература с различными необходимыми советами рекомендовали женщинам, если им приходится ходить днем без сопровождения, избегать приставаний, целенаправленно прогуливаясь, а не задерживаясь у витрин магазинов или на автобусных остановках, и не отвечая на мужские взгляды или приветствия.

Поскольку самозванцы были повсюду и их казалось невозможно достоверно идентифицировать по месту жительства или одежде, вокруг классификации и определения городских типов возникли новые формы экспертизы. Начиная с 1840-х годов изображения городских типов и персонажей в темных и опасных лабиринтах города распространялись в высоких и низких литературных жанрах, а также в зарождающихся социальных науках. Репутация Рейнольдса как «самого популярного писателя в Англии» во многом была основана на огромном успехе его «Тайн Лондона», которые с 1844 года продавались ошеломляющими тиражами по 40 тысяч экземпляров в неделю. Сопоставление Рейнольдсом жизни и пороков богатых и бедных людей в серии виньеток оказалось чрезвычайно популярным и, подобно романам Диккенса или, позднее, рассказам Конан Дойла о Шерлоке Холмсе, позволило создать археологию городских мест и социальных типов через внимательное наблюдение за их характерами. Конечно, некоторые из этих попыток разобраться с обществом незнакомцев и ориентироваться в нем по печатным изданиям, таким как книги по этикету и путеводители по городу, были предвосхищены в печатных культурах Европы и Азии раннего Нового времени, но лишь частично и эпизодически. Так было и в Лондоне XVIII века. Однако распространение печатной культуры и беспрецедентные размеры Лондона в XIX веке обеспечили новую интенсивность и масштабность попыток прочесть и разграничить незнакомцев как познаваемые типы. Это проявилось и в визуальной культуре. В середине века такие художники, как У П. Ферт, У М. Эгли и Д. Э. Хикс, стали уделять пристальное внимание анонимной природе городской жизни, особенно в оживленных местах социального взаимодействия, таких как Главпочтамт или Паддингтонский вокзал. Картина Эгли «Жизнь в омнибусе в Лондоне» (1859) хорошо отражает этот жанр (см. рис. 9). Яркое изображение плотно набитого омнибуса, на борт которого надеются сесть еще больше пассажиров, выстраивает целый ряд различных социальных типов и иллюстрирует существенную неловкость современной жизни. Зритель, как и обитатели омнибуса, не только узнает, что разговаривать и пялиться на незнакомцев невежливо, но и получает стимул порассуждать о моральном облике незнакомцев, собравшихся в столь неприличной тесной компании [Arscott 2008].

Во второй половине того же века мы можем понять работу зарождающихся социальных наук как кульминацию попыток сделать общество чужаков понятным посредством идентификации коллективов с помощью категорий, таких как расы и классы с определенными характеристиками и конкретным местоположением. Г. Мэйхью изобразил «бродячие племена», составлявшие лондонскую уличную жизнь. Впервые его произведение было опубликовано в газете «Morning Chronicle» в 1849 году; оно очерчивало «преступные классы» по одежде, языку и физиономии, чтобы другие могли их избегать:

Все они в большей или меньшей степени отличаются высокими скулами и выступающими челюстями, использованием жаргонного языка, распущенностью в представлениях о собственности, общей нечистоплотностью, отвращением к постоянному