Читать книгу "Эпоха роста. Лекции по неокономике. Расцвет и упадок мировой экономической системы - Олег Вадимович Григорьев"

в разных ипостасях: Академия наук, Госкомитет по науке и технике. Высоко ценилось станкостроение. Высоко стояло машиностроение в широком смысле. Именно оттуда в основном брались кадры высших чиновников, не из сельского хозяйства. М. Горбачев в данном случае исключение. Люди вокруг него были для Горбачева проблемой: он из сельского хозяйства, а они все из других, более продвинутых сфер.

После начала взаимодействия с развитой страной по инерции эти люди остаются верхушкой элиты, но экономически они находятся уже в подвешенном состоянии. И чем дальше развивается процесс взаимодействия, тем сильнее и сильнее они теряются. Кто у нас сегодня главный человек после президента? Игорь Сечин, руководитель «Роснефти». В Советском Союзе нефтяникам говорили: «Молодцы, хорошо работаете, спасибо!» Но решали все поначалу другие люди [11]. А потом все стало меняться очень быстро.

В нашем примере экономически значимые позиции приобретают производители зерна – региональные помещики и латифундисты, а не жители городов с их ремеслами и зачатками промышленности.

Почему я считаю, что это важно – говорить именно об инверсии элит? Потому что это предопределяет политические процессы, которые происходят в любой развивающейся стране по мере того, как она расширяет взаимодействие с развитой. Люди ощущают себя элитами, но начинают терять свои экономические позиции. Их естественная реакция – остановить процесс. Эти элиты выступают противниками взаимодействия, противниками перемен, а так как они в общественном сознании все еще элиты, то могут поднять и повести за собой народные массы.

Поэтому процесс инверсии элит все время приводит к политической нестабильности. Всегда находятся слои, которые теряют свое привилегированное положение и готовы бросить клич и профинансировать восстание за возврат к «старым добрым временам».

В советской науке, именуемой «научный коммунизм», этот момент был отражен очень точно. Там говорилось, что в развивающихся странах буржуазия состоит из двух частей. Одна часть – национальная буржуазия, вторая часть – компрадорская буржуазия. Компрадорская – это те, кто организует взаимодействие с развитыми странами и живет с этого, получает свои доходы, а национальная буржуазия – это местные производители, которые от процесса взаимодействия доходы теряют. И поэтому научный коммунизм говорил, что временным (не в целях мировой революции, конечно) союзником коммунистов может выступать национальная буржуазия; политика СССР была направлена на то, чтобы национальную буржуазию в развивающихся странах поддерживать и спонсировать.

Если мы посмотрим на большинство якобы революционных движений в развивающихся странах, то увидим, что большинство революционеров, те кого поддерживал Советский Союз, – это образованные люди, выходцы из правящих классов, которые вот попали в такую ситуацию и возглавили национальные революции.

Но если национальные революции побеждают, сразу возникают проблемы.

Лозунг у национальной революции хороший: борьба с несправедливостью. Несправедливость очевидна. Человеко-час в дождь, в жару, с киркой, под палящим солнцем, в поту и крови оценивается дешевле в четыре раза, чем в офисе с кондиционером, где перекладывают бумажки слева направо. Если отвлечься от теории человеческого капитала, традиционная экономическая наука всегда утверждала: человеко-час – везде один и тот же. Лозунг такого рода революции всегда выглядит по форме правильно: «Хватит нас грабить’». Когда перестанут грабить, вот тогда мы и заживем по-настоящему.

И вот революция победила, взаимодействие прекращается.

Но зажить по-настоящему не получается. Допустим, восстановили старую полуразрушенную систему разделения труда, что само по себе требует значительных жертв и усилий. И вдруг выясняется, что ткань обходится дороже, утварь обходится дороже, и все остальное обходится дороже. И поэтому результатом революции являются обычно «марши пустых кастрюль», когда народ посмотрел в свои кастрюли, понял, что наполнить их нечем, взял их, вышел и начал в них стучать. Да и элита недовольна: она привыкла уже к автомобилям и прочим роскошным товарам, и как их теперь доставать, непонятно.

У таких революций бывает несколько сценариев.

Вариант А. Когда был Советский Союз, революционеры объявляли, что они строят социализм, и СССР старался в разных формах приходить на помощь. Советский Союз тратил ресурсы, пока в Афганистане не оказался в ловушке и не загнулся сам. Сегодня чем-то подобным занимается Китай, но сложно понять, чего он добивается. Китайцы живут тысячелетними циклами, через тысячу лет посмотрим, зачем это все им сегодня нужно (это ирония, если кто не понял).

Вариант Б. Режим рушится. Сам ли, при внешнем ли вмешательстве (особенно, если не отдают долги), неважно. И получается очередное несостоявшееся государство (failed state).

Вариант В. Режим может переродиться. Становится понятно, что ситуация только ухудшилась, лидеры революции, обычно из второго эшелона, начинают корректировать курс и происходит смена одних персоналий компрадорской буржуазии на другие персоналии компрадорской буржуазии – и весь смысл революции сводится к этому. А дальше все возвращается на круги своя.

Практически все страны, которые участвуют в таком процессе много лет (в первую очередь это страны Латинской Америки с их двухсотлетней историей такого взаимодействия), прошли через три, четыре, пять политических циклов такого рода. Поэтому когда мы говорим «эффект Ванека – Райнерта», то он чисто технический, а когда – «инверсия элит», то подчеркиваем, что она определяет политический тренд развития в странах периферии.

В развивающихся странах разрушение собственной системы разделения труда воспринимается как зависимость. Развивающиеся страны вынуждены вести конкуренцию между собой за понижение стоимости труда.

Таким образом, на первый взгляд, развивающейся стране альтернатива самостоятельного развития невыгодна. Балансы мы позже посчитаем, на самом деле все далеко не просто. Но вот несколько моментов.

Почему элитам развивающихся стран не нравится взаимодействие, по поводу чего все время идет спор? Они говорят: «Мы попадаем в зависимость». А развитые страны и ортодоксальные экономисты им отвечают, что «вы ни в какую зависимость не попадаете, вы таким образом двигаетесь по столбовой дороге прогресса».

Главная зависимость в этой модели: будут или не будут покупать зерно. В чем тут негатив? Мы взяли инфраструктурные кредиты и перестроили экономику. Давайте еще один рисунок посмотрим, он касается инфраструктуры (рис. 5).

Здесь круг – это территория страны, а линии – дороги.

Когда страна ни с кем не взаимодействует, у нее инфраструктура скорее всего равномерно распределена по территории, связывает разные ее части, обеспечивает функционирование собственной сеточки разделения труда. Эта ситуация изображена в левой части рисунка.

Когда начинается взаимодействие, то происходит и перестройка всей инфраструктуры. Появляются новые точки, обычно порты, если граница сухопутная – то таможенный пост, совмещенный с логистическим центром. И вся инфраструктура перестраивается на то, чтобы (1) обеспечить доставку зерна со всей территории страны в эти выделенные точки и (2)