Читать книгу "След Ведической Руси. Научное обоснование зарождения арийской цивилизации на севере Евразии - Светлана Васильевна Жарникова"

в руках Даля было огромное собрание сказок. Мы знаем, что он передал Афанасьеву до тысячи номеров народных сказок, записанных им и другими лицами. Афанасьев использовал из них для своего собрания только 148, с горечью отмечая, что «очень немногие ... переделаны с соблюдением местных грамматических форм». И далее В.Я.Пропп констатирует: «Почему Даль, который выпустил классический сборник русских пословиц, который издал замечательный словарь великорусского живого языка, не издал подлинных народных сказок, а предпочел издавать свои собственные переделки? Мы можем это объяснить только уровнем развития науки того времени»60• Отметим, что и вторая книга сказок В.И.Даля («Повести, сказки и рассказы казака Луганского» СПб., 1846), и сборник ИЛ.Сахарова вышли в свет уже после всех сказок А.С.Пушкина, в 40-х годах XIX века. Тем поразительнее кажется то внимание к мельчайшим деталям, которым отмечено обращение великого поэта с народными сказочными текстами. Так, в «Сказке о царе Салтане» им сохранен такой образ (как правило, утраченный в других вариантах этого сюжета), как мать трех девиц-прях «Сватья Баба Бабариха». Этот образ мы встречаем в заговорах: «На море на Океане, на острове Буяне сидит баба на камне, у бабы три дочери: первая с огнем, вторая с полымем, третья руду заговаривает и ломоту»61• В одной из обрядовых песен Вологодчины поется о том, что «за морем у Соловецких живет вдова. У нее три дочери волосом сивые, собой красивые». Возвращаясь вновь к образам трех прях, с которых мы начали наш анализ сюжета «Сказки о царе Салтане», еще раз отметим, что образ матери и трех ее дочерей-прях, вероятно, один из древнейших в индоевропейской мифологии. В Древней Греции это божество необходимости, неизбежности Ананке или Ананка и три ее дочери Мойры, или Парки, богини судьбы, вечно работающие пряхи. Согласно мифам, Ананке вращает между колен веретено, ось которого является в то же время вселенской осью. Мойры же помогают вращению этого веретена. Ананке близка к Адрастее, в которой орфическая традиция видела воплощение «законов Зевса, Кроноса, божественных надкосмических и внутрикосмических». Согласно Эсхилу «мудрые поклоняются Адрастее» вершительнице справедливости62• В ведической традиции таким воплощением «законов божественных, надкосмических и внутрикосмических» была Пракрити изначальная сущность, которая состояла из трех субстанций или трех нитей (гун): саттвы покоя, разумности, озаренности, благости (белой нити); раджаса движения, страсти, желания (красной нити); тамаса инерции, тупости, сонливости, злобы, тьмы, тяжести (черной

нити). Надо заметить, что в севернорусской народной традиции сохранилась память об этих изначальных нитях, сплетающих судьбу человека. Так, в одном из поморских заговоров (записанном в 1912 г. Г.Цейтлиным) говорится: «На море, на океане, на острове на Буяне сидят Клеймон Папаринский и Василий Лекаринский и тугой лук натягивают ... Бело пришло бело прочь поди; черно пришло черно прочь поди; красно пришло красно прочь поди... »63• Вероятно, именно в этот древнейший круг образов и входят пушкинские сватья Баба Бабариха и ее дочери-пряхи в сказке «О царе Салтане».

Одним из ведущих персонажей в этой сказке А.С.Пушкина является Царевна Лебедь, у которой «месяц под косой блестит, а во лбу звезда горит». Причем, если князь Гвидон повелитель вод, то Царевна Лебедь символ звездного неба. Оснований для такого предположения более чем достаточно. Если мы обратимся к древнейшим литературным памятникам индоевропейцев Ригведе и Авесте, то узнаем, что в санскрите «hansa» гусь, лебедь и душа, познавшая высшую истину, высший дух. В гимнах Ригведы и Авесты гусь-лебедь ассоциируется с творческим началом Вселенной, со светом, разумом и богом-творцом64• Ю.А.Рапопорт считает, что образ водоплавающей птицы «отражает представление об изначальности водной стихии, которую в авестийском пантеоне олицетворяла богиня, чье имя, как полагают, было скрыто за тройным эпитетом Ардви Суры Анахиты»65. В хорезмийской концепции происхождения Вселенной есть свидетельство того, что «изначальное божество, заключающее в себе части мироздания, представлялось в образе водоплавающей птицы». Стоит вспомнить также, что спутником Сарасвати великой водной богини ведической эпохи был гусь-лебедь, который олицетворял собой всеохватывающее небо66• Не менее значимым был этот образ и в славянской культурной традиции. Еще на праславянских украшениях встречаются многочисленные изображения лебедей. На древнеславянских зольниках местах ритуальных костров археологи находят вырытые в земле гигантские фигуры лебедей. Древнегреческая мифология не случайно связывает лебедей священных птиц Аполлона с северной окраиной Ойкумены, куда они ежегодно уносили бога к берегам холодного Кронийского океана, в земли гипербореев. Вероятно, прав Б.А.Рыбаков, считая, что «солнечных лебедей праславянского мира мы должны рассматривать не как механическое заимствование античного мифа, а как соучастие северных племен в каком-то общем (может быть, индоевропейском) мифотворчестве, связанном с солнцем и с солнечным божеством»67. Для восточнославянской фольклорной традиции характерно практически то же восприятие этого образа, что и в ведических гимнах четырехтысячелетней давности. И так же, как ведическая традиция связывает водоплавающую птицу с верховным существомтворцом Мира, так и записанная в середине :ХХ века (!) в Русском Устье нар. Индигирке космогоническая легенда о сотворении земли связывает образ творца с уткой-гагарой. Причем эта легенда удивительно близка к ведическому представлению об акте творения68• В целом, в русской народной традиции образы водоплавающих птиц уток, гусей, лебедей играют совершенно исключительную роль. Зачастую именно утица, лебедь или гусь маркируют собой сферу сакрального в обрядовых песнях календарного цикла. Особенно же широко распространены образы гусей и белых лебедей в русских народных свадебных песнях, где постоянно сравнение невесты с «лебедью белой», плывущей по «Морю Хвалынекому», «по Дунаю», восклицающей «на тихих заводях», «отстающей от стада лебединого» и т.д. Кстати, и «пава» русских народных песен, судя по всему, мыслилась также водоплавающей птицей-уткой или лебедью. Об этом свидетельствует песня, записанная в 1958 году в Архангельской области:

«Что на тихой на тишине,

Да на тихой лебединою Да там не паванька плавала,

Да не пава перья ронила... »69

А.С.Пушкин, вероятно, прекрасно знал это, когда писал о своей Царевне Лебеди:

«А сама-то величава, Выплывает, будто пава».

Образ невесты белой лебеди оказался в народной традиции настолько устойчивым, что сохранился в свадебных обрядовых песнях Псковской земли вплоть до наших дней. Таков он в песне, записанной фольклористами Санкт-Петербургской консерватории в 1985 году:

«Вы косоя сватавье, где далеча ездили? Где далече ездили, что вы чули, видели? И мы чули, видели, сизу вутицу на море. Сизу утицу на море, зелезня на полете. Вы косоя сватовье, вы чаво не поймали?

А мы имали, ня поймали, сиза крылья оборвали. Гырячу кров разливали, дочку с маткой разлучали. Атлучали лябедушку от лебединыва стадика.

Прилучали лябедышку кы гусиныму стадику»70.

Конечно, во времена А.С.Пушкина эта