Читать книгу ""НЕЙРОС". Часть первая "Коннект" - Павел Сергеевич Иевлев"

Соцавансники пользуются «воздушкой» — транспортными линиями, проложенными на среднем уровне — выше крыш низов, но ниже башен «верхов». Тогда же мне объяснили, что некогда это был верхний уровень смога, разделявший город на «низ» и «верх». С тех пор экология улучшилась, смог пропал, и теперь линией раздела стали сами «воздушки». Что выше них — «верхи», что ниже — «низы», а сам средний ярус — нечто вроде линии прибоя, где происходит временное смешение сред. Тут размещается большая часть сферы услуг: недорогих ресторанов, демократичных баров, досуговых заведений разного рода (включая бордели), игровых салонов, магазинов того, что не входит в предметы первой необходимости и так далее. Ниже, в «низах», — фастфуд класса «рыгаловка» и вендинговые автоматы, выше, в «верхах» — рестораны высокой кухни, а здесь самая что ни на есть середина, куда и низовому прийти не перебор, и «вершку» спуститься не зазорно. Средний ярус — средоточие неона и центр ночной жизни, начинающейся как раз сейчас, когда стемнело, поднялся туман и стало красиво.

Колбочка прошла в вагон «воздушки» по своему айди «соцавансника» — по нему есть лимит бесплатных поездок, но его мало кто выбирает, потому что ехать таким, как она, некуда. «Авансники» не работают, значит, на работу им добираться не надо, а за развлечения нечем платить. На среднем ярусе нет ничего бесплатного.

Я просто перепрыгнул турникет. «Это незаконно, но всем плевать» — норма жизни низов.

«Средка» — огромный, широкий, висящий в воздухе променад среднего яруса. Впечатляет. Море рекламного неона, проекционные голограммы над заведениями, сияющие рекламные стены на окружающих башнях, светящиеся, как самоходные ёлки, машины — такси для нижников и собственные «вершков». Множество мотоциклов и скутеров — ярких, как новогодние игрушки, и бесшумных, как привидения, — и повальная мода на подсвеченную одежду. Светятся швы на куртках, моргают в такт шагам подошвы кроссовок, светятся изнутри, демонстрируя формы ног, юбки на девушках, мигают и переливаются огоньками головные уборы и лицевые маски, призрачным светом подсвечены очки-экраны. Всё это размыто в единый переливчатый фон туманом.

— Красота, да? — касается моего локтя Колбочка.

— Да, красиво, — признаю я.

Кажется, я начинаю понимать, чем этот мир нравится Дмитрию. «Средка» — его лицо, оно привлекательно и бесконечно разнообразно в выражениях. Пока мы стоим у посадочного павильона «воздушки», мимо нас прошли, наверное, сотни человек и проехали десятки транспортных средств — и все они яркие, позитивные и совершенно разные. На фоне унитарности и тусклости низов это особенно заметно.

— Отмотаю аренду, — мечтательно вздыхает девушка, — и сразу сюда! Ну, может быть, сиськи сначала сделаю, а потом — на Средку! Ох, оттянусь!

— А кто говорил, что не просрёт денежки? — скептически поинтересовался я.

— Разок-другой всяко можно оторваться, — ответила она смущённо. — А потом начну экономить.

Глядя на сияющие огни и буйство рекламы, я-взрослый вижу насос, который возвращает в оборот деньги, не давая арендникам повиснуть на городской экономике мёртвым грузом бездельников-рантье. В низах рекламы почти нет, потому что там нет денег. Серо, пусто, уныло, функционально и скучно. На арендные выплаты можно прожить долго — но не хочется. Решивший «разок оттянуться за непрожитые годы» арендник вылезает на Средку — и он обречён.

Я-взрослый смотрю на сияющие глаза Колбочки и понимаю, что она из тех, кто окупает этот бесконечный карнавал. На сколько ей хватит выплаты? Полгода? При хорошем контракте — год? Вернуться отсюда туда, где юбки не светятся, как торшеры, она не сможет. Решит, как все: «Однова живём!» ― и отдаст ещё пять лет жизни за несколько месяцев веселья.

Я-подросток в это время провожаю взглядом очередное светящееся мини над длинными ногами и в мыслительной деятельности не участвую, поэтому слегка вздрагиваю, когда Колбочка берёт меня за руку и говорит: «Пойдём».

Мы неторопливо идём по Средке, незаметные и ненужные в этой световой кутерьме. На нас не светится одежда, нас обтекают взгляды, мы тут никто, посторонний элемент. Мы не прошли через аренду, не заработали право быть здесь, у нас даже имплантов нет.

Большая часть фланирующих вокруг в хороводе огней прохожих заметно кибернетизированы. Искусственные конечности индустриального дизайна, оптические блоки вместо глаз, неестественно широкий плечевой пояс, служащий опорой мощным стальным рукам. Этого не стесняются, это подчёркивают. Девушка перед нами явно надела платье с открытой спиной, чтобы показать холодный металлический отлив искусственного хребта, верхний конец которого врастает в серую затылочную пластину под ёжиком радикально-красных волос, а нижний скрывается под поясом юбки. Женщина постарше, явно отмотавшая не одну аренду, широко шагает в крошечных шортах, открывающих как можно выше белые с золотом пластины отлично сдизайненных искусственных ног. Мне-взрослому хочется заглянуть ей под шорты, чтобы увидеть, как они сопрягаются с тазовыми костями, мне-подростку это тоже было бы интересно, но по другой причине.

Импланты — внешний признак успешности и платёжеспособности. Человек с имплантами прошёл через аренду, у него есть деньги («токи», токены), он состоявшийся гражданин с возможностями. В низах те, кто не нашёл контракта или не захотел арендоваться, часто имитируют импланты — татуировками или декоративными накладками. Потому что имплы — это статус.

— Сюда, — тянет меня в сторону Колбочка. — Только пообещай мне одну вещь, ладно?

— Какую?

— Никогда об этом не рассказывать. Я никому не показывала, даже Кери.

— А почему мне решила показать?

— Так хочу. Только обещай.

— Да.

— Верю, — вздохнула она. — Тебе — верю. Вот, смотри.

Небольшой павильон на обочине Средки, явно не самое престижное и центровое место, здесь меньше огней, мало гуляющих, тихий закуток.

Колбочка, явно нервничая, подтаскивает меня к стеклу. За ним небольшое помещение, где, подсвеченная со всех сторон, танцует на подиуме женщина. Лицо её, как и лица большинства тут, закрыто вычурной маской, но фигура показывает, в кого пошла дочь. Правда, грудь всем на зависть, большая, и одновременно высокая, так не бывает. Наверное, сделала по максимуму, потешила подростковые комплексы. Одетая в символическое кружевное бельё, она танцует, не останавливаясь, — немного механически, но точно и легко.

— Это твоя мать, — сказал я.

— Да. Хочешь, зайдём?

— А можно?

— Конечно. Пока не заплатишь, она просто не включится.

Я толкнул стеклянную дверь, и мы вошли. В помещении пахнет не то