Читать книгу "Северо-Запад - Зэди Смит"

в годы студенчества, на яблоне. Контактные линзы такие сухие, что больно смотреть. За яблоней – ограда, железнодорожная ветка, Уиллзден. Номер 37. Оттуда к ней приходит отец. Он подходит не ближе, чем погибший розовый куст Неда. На нем шляпа.

Как твоя собачка, спрашивает он.

Ли обнаруживает, что может ответить отцу, не открывая рта. Она рассказывает ему обо всех мелочах, которые делала Олив после его смерти в прошлом ноябре, обо всем-всем, о самом маленьком! Его занимают даже мельчайшие подробности собачьего дня. Он говорит, ах, зайка, какая зайка, и стряхивает крошки со своего жалкого синего кардигана. Одет он точно так, они одели его в гроб, вот только такой трилби она прежде не видела, а это единственное название, которое знает Ли для старинных шляп. У него белое пятно на бедре, словно сперма, засохшая на рубчике выцветших коричневых брюк – никто не озаботился их почистить. Эти хорошенькие медсестры-украинки, которые никогда надолго не задерживаются.

Там дальше нет уже ничего, кроме чертовых лис, печально говорит Ханвелл.

Это и вправду настоящая эпидемия. То есть они всегда здесь были и в такой же численности, как теперь, но теперь это называют эпидемией. Недавний заголовок в «Стандард»: ЛИСЬЯ ЭПИДЕМИЯ НА СЕВЕРО-ЗАПАДЕ. И фотография мужчины, стоящего на коленях в саду, а вокруг – тела застреленных им лис. Десятки, десятки и десятки лис. Десятки и десятки! – говорит Ли, и вот как мы теперь живем, защищая наш маленький пятачок, но прежде было не так, а теперь все изменилось, ведь изменилось, так люди говорят, все изменилось. Колин Ханвелл пытается слушать. Лисы, вообще-то, его не интересуют, не интересует его и то, что они могут собой символизировать.

Да, я понимаю, откуда взялось такое впечатление, говорит Ханвелл.

Что?

Я говорю, понимаю, откуда возникло это впечатление, то, как ты поживаешь.

Что?

Если ты скажешь мне, что счастлива, говорит Ханвелл, значит, ты счастлива, и говорить тут не о чем.

Разговор как-то беспорядочно переходит на другие предметы. Ты никогда не забираешь свои наволочки из прачечной. По-настоящему важно то, что шеф Морин[9] позволяет тебе есть замороженные лазаньи без пшеничной составляющей, тогда как другие игнорируют рекомендованную им диету и как следствие имеют кровь в говне, конвульсии и непрекращающуюся икоту. Да, снисходит Ли, да, папа, наверное. Наверное, срать кровью похуже символов, печали и глобальной ситуации. Ты не можешь так говорить с докторами, шепчет Ханвелл, тебя могут услышать, никогда не знаешь, когда они подкрадываются.

Ли начинает чувствовать, что она контролирует ситуацию и может обратить то, что осталось от этой встречи, себе на пользу. Она начинает провоцировать отца на всякие высказывания, направляет его, двигает его руками и манипулирует выражениями сначала нечаянно, а потом намеренно, и он говорит, я тебя люблю, ты это знаешь. А потом: детка, ты знаешь, я тебя всегда любил. И: я тебя люблю, не волнуйся, здесь хорошо. И даже: я вижу свет. Спустя какое-то время вид у него становится странный, и Ли, устыдившись, прекращает. Но он все же еще остается и таким образом препятствует прелестной вероятности безумия, такая милая забота. Если бы у нее не было этой рутины с делами, арендой, мужем и работой, то она сошла бы с ума! Почему не сойти с ума?!

И не забудь запирать калитку давлением воды, когда газ горячий в духовке крана, чтобы выключить, когда ты оставляешь его только с красным луком и щепоткой корицы, а потом возвращаешься, прежде чем тебе надобится микротакси – не пьяная, советует Ханвелл.

Она не может заставить его подойти поближе. Но кажется, будто его рука в ее руке, а его щека прикасается к ее, и Ли целует его руку, чувствует его слезы на своем ухе, потому что он всегда такой сентиментальный старый дурак. Она сжимает его руки в своих. Они сухи, как осень. Она чувствует тестообразную плоть незаживающей раны в центре его руки, она не излечивается, потому что в определенном возрасте такие вещи не излечиваются. Рана синюшная и теперь наполняется кровью, а поцарапал всего ничего, незаметно совсем, много-много месяцев назад о край игрового стола в клубе. Кожа отошла, они закатали ее назад и приклеили на место. И, несмотря ни на что, в прошлом году она оставалась синюшной и наполненной кровью.

Па! Не уходи! говорит Ли.

А я должен куда-то идти? говорит Ханвелл.

Компьютер свободен, говорит Мишель.

14

Огромный холм оседлывает С-З; он возвышается в Хэмпстеде, Западном Хэмпстеде, Килбурне, Уиллздене, Брондсбери, Криклвуде. Он не чужой в мире литературы. Женщина в белом поднимается по одному склону, чтобы встретить на другом Джека Шеппарда[10]. Иногда так далеко на запад и север заглядывает даже Диккенс, чтобы выпить пинту или похоронить кого-нибудь. Послушайте, там, на библиотечном ковре между научной фантастикой и местной историей, – презерватив, наполненный спермой и завязанный узлом. Раньше здесь были только фермы и поля, загородные виллы, кивающие друг другу с хребта этого холма. Их сменили железнодорожные станции, стоят на расстоянии полумили друг от друга.

Уже прошло больше месяца с того дня, когда к дверям пришла та девица, – в конце мая. Конские каштаны отлично выглядят в своей кустистой полноте, хотя все знают, что деревья болеют. Ли находится по одну сторону хребта Брондесбери, она поднимается в сиянии, не зная, кто поднимается ей навстречу. Она так удивлена, что обращается к рефлекторной эмоции: презрению. Искоса смотрит на девицу, как смотрят дети в школе. Столько времени прошло и так близко к лицу Шар – этот жест оказывается более агрессивным, чем предполагалось. Эх, если бы здесь был Мишель! Но Мишеля здесь нет. Ли в последнюю секунду пытается в последний раз отступить в сторону, надеясь пройти мимо. Маленькая рука хватает ее запястье.

– ОЙ. ТЫ.

Голова у нее не покрыта. Густые черные волосы ниспадают повсюду. Между маскировочными прядями Ли видит катастрофический фиолетовый желтый черный глаз. Из него струится вода, слезы или что-то еще непроизвольное. Ли пытается что-то сказать, но только заикается.

– Чего тебе от меня надо? Что я должна тебе сказать? Я тебя ограбила? Я наркоманка. Я украла твои деньги. Довольна? ДОВОЛЬНА?

– Дай я тебе помогу, может, получится… есть места… где помогают.

Ли воротит от собственного голоса. Какой он слабый! Словно мольба ребенка.

– Нет у меня твоих денег, поняла? У меня проблема. Ты понимаешь, что я говорю? НЕТ У МЕНЯ ДЛЯ ТЕБЯ НИ ХЕРА. Ты мне в жопу не нужна, и твой этот хер мне мозги ебать каждый ебаный день тоже не