Читать книгу "Рождение казака - Евгения Ляшко"

не случится.

– Камера-обскура наплодила на портретах левшей, а здесь я этого не вижу. Русские художники к данной хитрости, насколько я знаю, не прибегали, за исключением Махаева, который использовал это приспособление для создания видов проспектов Санкт-Петербурга, – проворчал Бойченко, и отрывисто вздохнув, мрачно проговорил:

– Нам пора уходить.

Обратный путь по дворцу, на удивление, занял немного времени. Однако в Официантской их ждал сюрприз. Одетая в лавандовое кружевное платье юная дева, завидев Пашу, невероятно обрадовалась. Она тут же подпорхнула к нему невесомой прелестной бабочкой, и от волнения тряся каштановыми локонами с обворожительной улыбкой нежным голоском пропела:

– Ах, милочек, вы мой спаситель! – она изящно открыла расшитый как гобелен ридикюль* с золотистыми кисточками и вынула из него записку, благоухающую букетом изысканных ароматов:

– S'il vous plaît**, прошу, доставьте это письмо. Я буду ждать ответ после четырёх часов в Предхорной. И умоляю, будьте деликатны с моим будущим супругом.

Оторопелый парень ничего не успел сказать, как эта элегантная незнакомка грациозно ускользнула в сторону Дворцовой церкви.

Паша посмотрел на клочок бумаги, и только и смог вымолвить:

– Кто она?

– Опять без имени отправителя? Что же, узнаешь, как зовут твою тощую феечку у получателя, – неестественно грубовато огрызнулся Глеб.

Бойченко определённо не понравилось то, что поклонник его младшей сестры Маши, которая уже давно неравнодушна к Степанцеву, вдруг заинтересовался этой прелестницей, собирающейся за кого-то замуж.

– Хм-м теперь заказ на почтовую пересылку в оба конца. Как думаешь, меня повысили? – хмыкнул Паша, но друг проигнорировал шутку, тогда Степанцев предложил:

– Давай это письмо Емельяну Прохоровичу покажем?

Бойченко невероятно льстило, когда друг с ним советуется и, сменив гнев на милость, он похвалил одноклассника:

– Это хорошая мысль, – но тут же удручённо пробубнил:

– А вот идей по поиску неуловимого господина «М» у нас нет.

– Это пока нет. До конца дня, ещё полно времени, – Паша по-свойски похлопал по плечу одноклассника и, услышав охваченный беспокойством мамин голос, которая напоминала, что пора уходить, кивнул на вход в туннель:

– Вперёд!

Переодевание парочки липовых лакеев прошло незаметно для вечно занятых работников Кухонного корпуса. И вот ребятам задышалось многократно свободнее без чуждой одежды. А Степанцев, сняв тесные туфли, был даже готов сплясать и начал насвистывать.

Елена Юрьевна тоже отметила, что настроение сына заметно улучшилось и она, пересев в шапку, поспешила с рекомендацией:

– Сынуля, я так рада, что ты снова весел. У тебя прекрасно происходит адаптация к новым условиям. Так важно снизить уровень кортизола в крови, чтобы не стать заложником хронического стресса. И улыбка лучшее тому естественное лекарство. У меня только одна просьба. Помоги, пожалуйста, Глебу, а то он совсем какой-то хмурый стал. Мне кажется, что он никак не может принять, то, что с нами произошло. А вы в одной связке работаете, на тебе его самочувствие тоже отражается.

– Я постараюсь, мам, – с типичной лёгкостью пообещал сын.

И тут Паша неожиданно для себя осознал, что ему начинает нравиться жить в режиме неопределённости. Он испытывал даже некое удовольствие от отсутствия предсказуемости. Будто бы это всё была какая-то захватывающая мужская игра. Его наполняло чувство сродни тому, что испытывают воины, выходя на поле битвы. Они готовы воспевать гимны подвигам и побеждать. Но делиться этими мыслями с сотоварищами по временно́й ловушке, юноша по понятным причинам не стал. Единственное, что вызывало у него нотки грусти, это были мысли о Маше, четырнадцатилетней сестре друга, по которой он постепенно начинал скучать. Однако парадокс состоял в том, что именно для неё, ему хотелось совершить здесь нечто героическое. Сделать такой подарок, который остался бы в истории навсегда. Такой подарок, который он смог бы ей вручить, даже если никогда не вернётся домой.

Вынырнув из кладовой, парни, прогулочным шагом пошли подкрепиться в Людскую, в которой немедля напоролись на озабоченного Емельяна Прохоровича.

– Вы откуда? – гаркнул есаул, по лицу которого было видно, что он не в духе.

– В парке гуляли, – ляпнул Паша и тут же протянул письмо:

– Как договаривались. Точнее почти как договаривались. Насильно всунула в руки молодая особа.

– Так уж и насильно? – усмехаясь, с издёвкой выговорил есаул, разворачивая благоухающую люксовым парфюмом записку, в которой ровным почерком замелькали французские буквы.

Через минуту Емельян Прохорович озвучил вердикт.

– Этим двоим, так и быть, помогите. Недалече чем зимой обвенчаются. Он будущий госслужащий, а ныне лицеист Фёдор Иннокентьевич Кордоленский, а она фрейлина* из одной титулованной фамилии Софья Андреевна Румянцева.

И тут от следующего вопроса казака богатырских параметров, липкий пот заструился по спинам у обоих подростков.

– А где Софья Андреевна вам его вручила?

Замычав, молодые люди, уши которых одновременно вспыхнули алым цветом, выдали нечто нечленораздельное.

– Всё понятно, фрейлина запретила говорить, – отмахнулся есаул, после чего услышал нервные смешки подопечных, и тут вскинув брови домиками, Емельян Прохорович спросил:

– Павлуша, а ты грамоте обучен?

Стенпанцев выпятил грудь колесом:

– Конечно.

– А ну, ступай, со мной, я испытаю каков ты, – похлопал по рукояти сабли, обрадованный таким ответом мужчина.

Пашины проверочные испытания начались с того, как он разгадал, что ему сейчас предстоит. Тело подростка слегка обмякло и заходило ходуном будто холодец, когда он зашёл вслед за есаулом в заставленное доверху тесноватое складское помещение, где престарелый ведающий продовольственными запасами ключник в чёрном сюртуке с потёртыми нарукавниками, скрючившись за столом, что-то строчил в амбарной книге поскрипывая заточенным гусиным пером, периодически макая его в чернильницу.

– Аркадий Игнатич, любезный, выдели-ка мне листочек какой, да пёрышко, – пробасил Емельян Прохорович.

Морщинистый старичок, бегло взглянул на осунувшегося паренька, которого есаул подтолкнул ближе к столу, и снисходительно осведомился у есаула:

– Чего это тебе приспичило?

– Да вот, мальца опробовать хочу. Коли справится, то рапорт писать усажу.

– Понимаю, твоими грабарками, тока саблю держать, – поднимаясь, прыснул ключник.

Отодвинув открытую книгу, ключник уступил место Паше, подложив перед ним листок серо-жёлтоватой бумаги. Степанцев зыркнул на случайно предоставленный ему образец письма, где буквы плыли ровной флотилией, и мозг опалило пониманием: «Мне сейчас влепят Красную карточку!».

Юноша бросил беспомощный взгляд на друга, который в паре метрах от него с сочувствием смотрел на происходящее, держа перед собой шапку с ангелом-хранителем. Елена Юрьевна, сжав кулачки, с подбадривающими ужимками поглядывала на сына.

Демонстрируя крутой норов, Аркадий Игнатич возмущённо спросил:

– Эй, ты долго глазами хлопать будешь? У меня работы не початый край!

– Так, бери перо и шибко пиши, – скомандовал Емельян Прохорович, и начал медленно диктовать:

– Начальнику Дворцового управления. Рапорт.

Со страдальческим выражением на лице, застывшим на некоторое время, как у расписанной печалью куклы, не твёрдой рукой Паша окунул