Читать книгу "Человек, который видел все - Дебора Леви"

И все же общаться с Райнером было легко и приятно. Он поведал мне, что ходит в дискуссионный клуб при церкви. И что члены этого клуба выступают за право каждого на спокойную жизнь. Ведь это неправильно, когда правительство пропагандирует мир во всем мире, но при этом жестоко угнетает своих собственных граждан. В их кружке состоят и панки, и зеленые активисты, и многие из них, включая самого священника, совсем не прочь сменить существующий государственный строй. Поэтому, скорее всего, за их собраниями следят, хотя по сути они не делают ничего противозаконного – просто беседуют, поют и играют на гитаре.

– Чем сегодня занимались? Вальтер водил тебя выпить пива?

– Покупали цветную капусту, – ответил Вальтер.

– Класс! – Райнер снова улыбнулся. Зубы у него были очень ровные и белые – совсем не британские. Да и на восточногерманские ничуть не похожие, если уж на то пошло.

Взглянув на Вальтера, я обнаружил, что он не улыбается. Может, устал таскать за мной вещи, завязывать мне шнурки, идти черепашьим шагом и притворяться, будто не замечает, что я плачу. Райнер посидел еще немного, а затем сказал, что ему пора, и предложил мне обращаться к нему, если понадобится помощь в работе. Я ответил, что вообще-то мне нужно сделать несколько фотокопий заметок для моей лекции.

– Нет проблем. – Райнер поднялся и принялся расправлять ремень гитары. Я же тем временем пытался разобраться в собственных записях.

Конечно, я не стал просить его снять копии с тех отрывков, где говорилось о психологии мужчин-тиранов. О том, например, что, пережив в детстве издевательства алкоголика-отца, Сталин всю оставшуюся жизнь стремился к тому, чтобы никогда больше не оказаться ни у кого под каблуком. Нет, я вручил Райнеру составленный в хронологическом порядке подробный список его достижений.

– К понедельнику все будет готово, – пообещал он. Затем на прощание показал мне пальцы, раздвинутые в виде буквы V, и посоветовал непременно напиться вечером.

Не успела за Райнером захлопнуться дверь, как с оранжевой стены гостиной упало зеркало. Оно с грохотом рухнуло на пол, и я подпрыгнул от неожиданности. В последний раз разбитое зеркало я видел на пешеходном переходе через Эбби-роуд. Это было боковое зеркало машины Вольфганга, то, что рассыпалось на множество сверкающих осколков. Мы с Вальтером бросились к стене и обнаружили, что зеркало цело. Даже не треснуло. Я взглянул на место, с которого оно сорвалось, проверяя, нет ли там признаков спрятанного прослушивающего устройства. Но на первый взгляд стена казалась ровной, а обои нетронутыми. Мы с Вальтером взялись за зеркало с противоположных краев, подняли его и начали прилаживать на место. И, когда оно накрепко село на торчавший из стены ржавый гвоздь, я покосился на отражение Вальтера. Наши глаза встретились в зеркале. Он глядел на меня, не отрываясь, и делал это явно не из вежливости. Потом он поспешно отвел взгляд, посмотрел в одну сторону, в другую – куда угодно, лишь бы больше не встречаться со мной глазами. И это напомнило мне о том, как Сталин пытался переписать историю, вымарывая из хроник события, которые находил для себя неудобными. Теперь в хронике наших с Вальтером взаимоотношений появилась запись о снедавшем его страстном желании. И вымарать ее было невозможно. Он просто глаз с меня не сводил.

Под неотрывным взглядом Вальтера я полез в холщовую сумку, в которой обычно носил книги на занятия. Достал спичечный коробок и показал ему горстку отцовского пепла. Это его озадачило. Я объяснил, что отец с четырнадцати лет состоял в коммунистической партии, что недавно он умер и я хочу похоронить часть его праха в земле Восточной Германии. Он всегда восхищался тем, с каким упорством в ГДР строят общество, совершенно не похожее на то, что сложилось при фашистах. Потому я и принял такое решение, и теперь мне нужно найти место, где можно будет зарыть коробок.

Вальтер принялся очень внимательно рассматривать маленький деревянный поезд. Покрутил в руках отломанное колесико. Вид у него стал напряженный и разочарованный. И я внезапно понял: наверное, он ждал, что я достану из сумки банку ананасов, которую обещал ему привезти. В супермаркет я в тот день отправился все еще в прострации после аварии. Долго изучал там стеллажи с консервированными фруктами, отдельное внимание уделил всем разновидностям ананасов. А потом как-то забылся и очутился в отделе сыров. Вальтер перевел взгляд на стену, затем задрал голову к потолку, уставился в пол – в общем, старался смотреть куда угодно, лишь бы не видеть спичечного коробка у меня в руке.

– Вальтер, извини, пожалуйста. Я забыл привезти ананасы.

Я попытался оправдаться тем, что уезжал из Британии в жуткой спешке. Что мне еще нужно было до отъезда переговорить с несколькими коллегами, выставить студентам отметки, а в последнюю минуту у меня возникли проблемы с визой. О том, как меня ввело в ступор изобилие сортов сыра в магазине и как я глазел на продавца с нежными руками, я решил не упоминать. Вальтер взглянул на лежащий на столе коробок и покачал головой. Щепотка трупного пепла вместо банки консервированных ананасов, подумать только! Как я мог забыть выполнить такую скромную просьбу? Щеки у меня вспыхнули. А следом за ними запылало все тело. И я вдруг вспомнил мнимый пожар, что якобы бушевал в моем доме в тот вечер, когда я вернулся из магазина без ананасов. Может быть, это пылал сжигавший меня заживо стыд?

– Ничего страшного, – сказал Вальтер. – Бывает.

Я выложил на стол несколько немецких марок ФРГ. Мне было ужасно неловко.

– Можем купить ананасы в «Интершопе»[7].

– В нашей стране марки ФРГ запрещены. Убери это!

Меня поразило, как неожиданно авторитарно прозвучал голос Вальтера. В нем внезапно проявилась властность, которой, как мне раньше казалось, он не обладает, да и не хочет обладать. Будто бы его устами заговорило само государство. Или мой отец.

Вероятно, мне захотелось доказать Вальтеру, что я не какой-то испорченный буржуа, которого он любезно согласился принять у себя в доме, а тот в ответ даже простую просьбу не смог выполнить. И я начал рассказывать ему, что отец мой работал на стройке, был штукатуром и даже придумал добавлять в шпаклевку конский волос, чтобы она с годами не трескалась. Инструмент, которым работал – деревянный щиток с ручкой посередине, – он называл ястребом. С этим «ястребом» в руках он и провел всю жизнь. Иногда, когда нужно было оштукатурить здание снаружи, добавлял в шпаклевку мраморную крошку. А его старший брат был кузнецом. Ставил лошадям подковы, а еще ковал детали, необходимые при строительстве железных дорог и корабельных верфей. Ну а мой родной брат – электрик. Из всей семьи я первый получил университетское образование.

– Вот как. Повезло тебе.

Вальтер поставил пластинку Брюса Спрингстина и вышел в кухню. Из гостиной мне видно было, как он там пританцовывает, наполняя водой чайник. Я поскорей убрал коробок обратно в сумку. Даже тыльные стороны ладоней полыхали от стыда. Я сжал пламенеющую руку в кулак и принялся постукивать им по стене. Почему-то это действие успокаивало, будто бы я пытался отыскать в толще цемента что-то такое, о чем ведомо было только мне одному. Вальтер, продолжая пританцовывать, наблюдал за мной из кухни и посмеивался. А потом крикнул: