Читать книгу "Herr Интендантуррат - Анатолий Дроздов"

Получив в мужья интеллигента, Маруся расцвела. Она не могла иметь детей, из-за чего от нее ушел муж, это знал весь поселок. Повторное замужество представлялось невозможным. В свои тридцать Маруся считалась старухой, к тому же бездетной. Она смирилась с ролью бобылки, и вдруг такой человек обратил на нее внимание! В счастье трудно было поверить, но Титок не пожалел ласковых слов. Маруся мгновенно влюбилась. Мужа она обожала. Лелеяла, как ребенка, которым ее обделила судьба: вкусно кормила, красиво одевала, оберегала от тяжелой работы. Титок не пахал огород, как это делали другие мужчины в поселке, не ухаживал за скотиной и не косил траву козам. Всем занималась Маруся. Нанимала людей, сажала картошку, покупала сено и выпасала коз. В поселке Титка не осуждали. В представлении людей интеллигент не должен копаться в земле, иначе зачем учиться? Над учителем математики, гонявшим коз на луг, посмеивались. Поселок единодушно считал, что Титок женился по расчету, что только добавляло уважения учителю немецкого. В Торфяном Заводе ценили богатство и не придавали значения чувствам. Ту же Аню, которую молва связывала с директором, не столько осуждали, сколько завидовали ей.

Марусинами заботами Титок округлился, обрел важную походку и горделивый вид. На работу и домой шагал степенно. Прохожие с ним здоровались, Титок кивал в ответ. С Марусей они жили замкнуто: в гости не ходили, гостей не принимали. У Маруси родни не было (родители умерли), а Титок со своей не знался. Он боялся показаться на глаза братьям и сестрам, поэтому с облегчением узнал, что они уехали в Донбасс. Туда, на шахты, бежали многие. Стране требовалось много угля, прошлым шахтеров в Донбассе не интересовались.

Война грянула неожиданно. Разумеется, Титок читал газеты, слушал радио (это было главным его занятием), но не предполагал, что все случится так вдруг. В первый же день поселковые комсомольцы побежали в военкомат, Титок и не подумал. Во-первых, из комсомола он тихо выбыл по возрасту, во-вторых, сама мысль бросить спокойную, размеренную жизнь и идти на войну ему не нравилась. Комсомольцев военкомат отослал обратно (Титок втайне злорадствовал), только спустя неделю их все же призвали. До Титка очередь не дошла. Потом в районе появились немцы. В Торфяной Завод они не заезжали, хозяйничали в районе. Оттуда доходили противоречивые слухи. Одни утверждали, что немцы безжалостно расправляются с коммунистами и евреями, другие – что толковых людей немцы привечают и ставят на высокие посты. Титок неделю думал, затем велел Марусе собрать гостинец, попросил у соседа коня с телегой и поехал в район. К его удивлению, при въезде в город его никто не остановил, и Титок завернул к приятелю-учителю. Тот выглядел испуганным, но гостинец, а вместе с ним и Титка, принял. Они выпили самогона, закусили яичницей с салом, приятель разговорился. Он сообщил, что немцы обустраиваются в районе всерьез, если верить их газетам, советской власти пришел конец, не сегодня-завтра Москва падет. Титок получил подтверждение всем слухам. Бухгалтер комунхоза Шингарев стал бургомистром, начальником полиции немцы поставили изгнанного из партии за пьянство и страсть к женщинам бывшего милиционера. Титок знал обоих. Шингарев был тихим и незаметным человечишкой, похожим на вечно дрожащую мышку. Бывший милиционер работал грузчиком, его мятое лицо сильно пьющего человека вызывало брезгливость. И такие люди стали начальниками! Приятель сообщил также, что евреев, коих в городе было множество, немцы расстреляли.

– Всех? – удивился Титок.

– Всех! – подтвердил приятель. – Мужчин, женщин, детей. Полдня через город гнали. За городом выкопали ров, загнали туда… Никто не убежал!

«Нудельман-то успел! – подумал Титок, – Забрал семью и уехал». Но приятелю Титок ничего не сказал. Он сидел у окна и внезапно увидел мальчика с девочкой лет четырех-пяти. Оборванные, чумазые, они подошли к забору и стали просительно заглядывать в окно.

– Кто это?

Приятель приподнялся на стуле и трясущейся рукой потянулся к занавеске.

– Еврейчики! Родители перед расстрелом их спрятали, сами погибли, дети вылезли и побираются. Кое-кто подает… Люди боятся: немцы за помощь евреям расстреливают. Никто не берет их к себе, дети ночуют в стогах. Сил нет смотреть, как мучаются, но как помочь?

Титок взял со стола два ломтя хлеба и встал.

– Ты что?! – испугался приятель. – Только не здесь! Увидят – смерть!

– Спасибо за хлеб-соль! – сказал Титок и вышел.

За воротами он отдал хлеб детям. Те жадно схватили ломти и, давясь, стали жевать. Титок отвязал повод лошади от забора и показал детям на телегу. Те радостно забрались. Титок сел сам и стегнул коня вожжой.

У здания бывшего райкома партии, теперь немецкой комендатуры, стоял часовой.

– Мне нужно видеть господина коменданта! – сказал Титок по-немецки. – Очень важное дело.

Часовой окликнул пробегавшего мимо солдата, тот шмыгнул в здание, спустя некоторое время на улицу вышел высокий, грузный офицер в мундире мышиного цвета. В правой руке он держал зубочистку, которой энергично ковырялся во рту.

– У кого тут важное дело?

– У меня, господин комендант! – подобострастно поклонился Титок. Он снял с телеги мальчика с девочкой и поставил их перед немцем. – Это еврейские дети, прятались от властей.

– Хорошо говорите по-немецки! – сказал комендант, выплевывая зубочистку. – Фольксдойч?

– Русский, учитель немецкого.

– Уверены, что это еврейчики?

– Абсолютно!

Немец достал из кобуры пистолет и выстрелил в девочку. Она легла на землю, как ворох тряпья. Мальчик, прежде чем упасть, недоуменно посмотрел на Титка.

– Заходите! – сказал комендант, пряча пистолет в кобуру. – Часовой присмотрит за конем…

– Вы слишком медлили! – сказал комендант после того, как Титок изложил просьбу. – У меня есть бургомистр и начальник полиции, сформирована управа. Это не означает, что рейх отказывается от ваших услуг, – усмехнулся немец, заметив, как вытянулось лицо просителя. – Населенный пункт, где вы проживаете, представляет интерес. Нужно в ближайшие дни возобновить работу торфяного завода, а прежде – утвердить в поселке и вокруг него новый порядок. Для начала – создать полицию. Найдите преданных и решительных людей, они принесут присягу фюреру, после чего получат оружие и полномочия. Возьметесь?

– Что я могу обещать людям? – спросил Титок.

– Все, что угодно! Они будут получать жалованье, форму, продукты, лекарства. Мы не большевики! Рейх щедро вознаграждает тех, кто служит ему…

Обратной дорогой Титок обдумывал предложение коменданта и ко времени приезда в поселок все решил. Достав из погреба четверть самогона, он направился по намеченному адресу. В Торфяном Заводе и окрестных селах хорошо знали семейство Коновальчуков. Это был целый клан: три брата, их подросшие дети – десяток наглых и решительных мужиков. Коновальчуки не работали на заводе. По их мнению, горбатиться на советскую власть за нищенскую плату пристало лишь трусам и недоумкам. Чтоб не попасть под статью о тунеядстве, Коновальчуки где-то числились: кто сторожем, кто возчиком, но основным занятием клана было браконьерство. Лес, росший вокруг поселка, Коновальчуки знали как родной дом. Добываемая в нем дичь, как и рыба, выловленная сетями в прилегающих озерах, шла на пропитание семьи, излишки продавались. Лес Коновальчуки считали своей вотчиной, конкурентов, вздумавших посягнуть на доход клана, жестоко избивали. Об этом знали, охотников связываться с лихой семейкой находилось мало. Коновальчуки были головной болью милиции, время от времени кого-нибудь из них ловили с поличным, но советская власть, беспощадно уничтожавшая врагов народа, был гуманна к браконьерам: очередной Коновальчук получал год-два отсидки и по возвращении домой принимался за старое. Дома Коновальчуков стояли на окраине, рядышком, похожие, как близнецы: рубленые пятистенки за высокими заборами.