Читать книгу "Нотки кориандра - Игорь Лебедев"

— Как вам сказать… — отозвался Гаген-Торн. — Александр Петрович был человеком сумрачным, нелюдимым. Откровенно говоря, сослуживцы его сторонились.

— Видели вы его в обществе иностранных подданных?

— Конечно! Ведь он был горячим сторонником внедрения на нашем заводе производства брони по методу «Фридриха Круппа». Это германская фирма. Делегация оттуда недавно была у нас с визитом. Александр Петрович много общался с их главным инженером.

— Каково ваше мнение относительно качества крупповской брони? — не унимался Жарков.

— В настоящее время общепризнано, что это наилучшая корабельная броня. Александр Петрович лично устроил испытания образцов у нас на полигоне.

— И как?

— Результаты выше всяких похвал.

— В чем секрет?

— Свой рецепт немцы не раскрывают, — с досадой ответил помощник начальника управления.

— И требуют за него немалые деньги, — уточнил Петр Павлович.

— Угу, — вздохнул провожатый.

— Сколько?

— Не менее 100 тысяч в год на первые шесть лет.

Петр Павлович бросил Ардову многозначительный взгляд, как будто давал сигнал приготовиться к важной операции, которую намеревался сейчас исполнить.

— А о том, что немцы требуют закупить у германских фирм новые станки и механизмы, мы молчим, да? — запальчиво поинтересовался он у инженера. — Что понадобится строительство газового завода, нового прокатного цеха, мартеновской мастерской — это мы в расчет не берем?

Гаген-Торн с опаской посмотрел на визитера.

— Электродвигатели германской фирмы «Шуккерт» из каких источников предполагаете покупать? — продолжал сыпать каверзами Жарков, поражая спутников невероятной осведомленностью в вопросах производства корабельной брони нового типа.

— Из кредитов, выделенных на новое судостроение… — наконец ответил инженер, не понимая природы жарковского возбуждения. — Великому князю Алексею Александровичу[13] предоставлена справка-ведомость на все заказы…

— А мы сами, стало быть, изготовить броневые плиты подобной прочности не можем?

— Не можем…

Гаген-Торн наконец подвел чинов полиции к столу Лундышева.

— А какое отношение это имеет к смерти Александра Петровича? — наконец поделился он недоумением, которое вызвала у него исполненная Жарковым эскапада.

С не меньшим удивлением наблюдал за ходом дискуссии и Ардов.

— Мы обязаны проверить все версии, — уклончиво ответил криминалист и принялся перебирать папки на столе.

Воспользовавшись затишьем, в разговор вступил Илья Алексеевич:

— Скажите, вчера Лундышев ушел со службы раньше обычного?

— Да, я лично отпустил, — подтвердил Гаген-Торн. — Сказал, требуют семейные обстоятельства.

На этих словах Жарков опять бросил Ардову взгляд с особым значением, как будто прозвучавшее признание окончательно расставляло все по местам.

— Как, по-вашему, повел бы себя Лундышев, если бы застал супругу в объятиях любовника?

— Мне кажется, вопрос не слишком деликатный… — попытался было уклониться инженер.

— И все же я вынужден настоять, — проявил твердость сыщик.

— Как я уже говорил, Александр Петрович имел непростой характер… — принялся подыскивать слова Гаген-Торн. — Вспыхивал мгновенно! Полагаю, это было следствием контузии. Впрочем, и отходил быстро. Извинялся.

— Он мог в приступе гнева выстрелить в соперника? — прямо спросил Илья Алексеевич.

— Вне всякого сомнения, — вздохнув, без особого желания признал очевидное инженер. — Некоторое время назад его на время даже лишали права ношения табельного оружия — он угрожал мичману Прохоренко по пустяшному поводу.

Илья Алексеевич вернул Жаркову взгляд — мол, видите, версия самоубийства в состоянии аффектации имеет вполне очевидные основания.

— Что и требовалось доказать! — воскликнул криминалист и хлопнул ладонью по столу: под ней оказался корешок железнодорожного билета, извлеченный из ящика стола. — Сестрорецк!

Гаген-Торн и Ардов переглянулись. Поведение Жаркова вызывало все большее беспокойство.

— Неделю назад… — сообщил Петр Павлович, указывая на штемпель с датой поездки. — Странно, не правда ли?

Глаза криминалиста блестели, как у охотника, напавшего на след.

— Что же тут странного? — аккуратно поинтересовался Ардов, желая вернуть товарищу равновесие чувств.

— Это вы его отправляли? — с вызовом спросил Жарков у инженера.

— Нет, — ответил Гаген-Торн и посмотрел на Ардова, чувствуя, что встреча явно приобретает черты сумасбродства в сравнении с обычным ходом такого рода процедур. — Насколько мне известно, он ездил туда по обстоятельствам личного свойства.

— Прекрасно! — все более распалялся Жарков. — Очень хорошо! Мы считаем, что смерть Лундышева с ревностью никак не связана, — окончательно выбил он Ардова из равновесия.

— О чем вы, Петр Палыч? — не выдержал сыщик.

— Есть основания полагать, что Лундышев был связан с турецкими шпионами!

Это была новая вершина абсурда, на которую умудрился взобраться криминалист в ходе визита в правление Обуховского завода.

— Это мы изымаем для экспертизы! — взмахнул он папкой с результатами испытаний крупповской брони.

Гаген-Торн обратил к Ардову недоуменный взгляд. Илья Алексеевич подступил к Жаркову.

— Петр Палыч, думаю, нам следует продолжить в участке, — сухо проговорил он.

— Да, да, конечно, — как будто согласился криминалист, но тут же поделился новым невероятным эвенементом[14], — следствие считает, что Лундышев имеет отношение к теракту на Сестрорецком военном заводе!

Это уже выходило за всякие границы благоразумия.

— Какое следствие?! — возвысил голос Ардов.

Он, конечно, читал в газетах о Сестрорецком взрыве — вчера утром новость об этом дали «Санкт-Петербургские ведомости», а уже к вечеру подхватили и остальные, склоняя на все лады «турецкий след», якобы обнаруженный Отдельным корпусом жандармов, взявшим расследование в свои руки. Но при чем здесь несчастный Лундышев?

— Петр Павлович, что с вами?!

— Не будьте дураком, Ардов! — закричал Жарков — как видно, содержимое эрленмейера, перекочевавшее в желудок криминалиста в полном объеме, привело сознание обычно сдержанного Петра Павловича в состояние исступления и неистовства, в котором он имел свойство выкидывать весьма экстравагантные коленца. — И не пытайтесь уличить меня в подлоге! Это недостойно, слышите? Недостойно!