Читать книгу "Белый вождь - Томас Майн Рид"

Пожалуй, для Карлоса было лучше, что состязания уже остались позади и праздник подходил к концу.

Еще несколько минут – и все пришло в движение. Запрягали мулов, быков, ослов; скотоводы с женами и дочерьми забирались в свои повозки, похожие на огромные ящики; крики возниц, свист бичей, отвратительный визг несмазанных осей – все это слилось в дикий концерт, который изумил бы всякого, кто не родился в этом краю.

Не прошло и получаса, как огромный луг опустел, и лишь вечно голодный, тощий койот рыскал там в поисках пищи.

Глава IX

Хотя состязания на открытом воздухе кончились, праздник святого Иоанна продолжался. Было еще немало зрелищ, на которые стоило посмотреть, прежде чем разъехаться по домам. Снова пришла очередь церкви: опять продавали индульгенции, четки и частицы мощей, опять кропили святой водой – ведь казна святых отцов должна была пополниться, чтобы было с чем сесть за карточный стол. Потом, вечером, состоялось шествие в честь святого Иоанна, которому был посвящен праздник. Его статую, водруженную на носилки, носили по всему городу пять или шесть дюжих молодцов, пока они не выбились из сил под тяжестью своей ноши; пот струился с них ручьями.

Сам святой был настоящей диковиной. Большая кукла из воска и гипса, закутанная в выцветшую шелковую мантию, которая когда-то была желтой, и вся изукрашенная перьями и мишурой. Это была католическая статуя, но преображенная на индейский лад, ибо в мексиканской религии столько же индейского, сколько и римско-католического. Святой, видно, устал от трудов: что-то в соединении головы с шеей испортилось, голова поникла на грудь, и, когда статую несли, казалось, что святой кивает толпе. Служители церкви не упустили случая истолковать все по-своему: они объяснили благочестивой пастве, что, кланяясь, святой выражает свое снисхождение к участникам процессии и одобряет их действия, угодные небу. И, конечно же, это настоящее чудо. Так утверждали и отцы иезуиты из миссии и священник местной церкви – и кто стал бы с ними спорить? Возражать им опасно. В СанИльдефонсо нет такого человека, который осмелился бы не поверить церкви. Чудо пошло ей на пользу, оно подогревало энтузиазм верующих. И когда святого Иоанна поместили обратно в его нишу в храме, а впереди поставили ящичек, в него посыпалось немало песет, реалов, квартильо, которые иначе в этот же вечер были бы проиграны в карты.

Кланяющиеся святые и мигающие мадонны отнюдь не новое изобретение святой церкви. У мексиканских священников тоже были свои святые чудотворцы, и даже в Новой Мексике, этом мало кому известном краю, найдется несколько искусников, которые творили чудеса не хуже тех, какими прославилась вся эта порода обманщиков.

Теперь вступила в свои права пиротехника, и не какиенибудь жалкие заурядные фокусы, – нет, ведь новомексиканцы знают толк в этом искусстве. Любовь к фейерверкам – своеобразный, но верный признак вырождающейся нации.

Дайте нам точные цифры, сколько пороха извел тот или иной народ на фейерверки, на ракеты и шутихи, и я скажу вам, на каком уровне физического и духовного развити он находится. Чем выше цифра, тем ниже опустился душой и телом этот народ, ибо соотношение здесь обратно пропорциональное.

Я стоял однажды в Париже, на площади Согласия, и видел толпу богачей и бедняков, глазеющих на одно из этих жалких зрелищ, которые для того лишь затеваются, чтобы обмануть людей, создать у них иллюзию довольства и радости. Этой пустой забавой им платили за утраченную свободу – так ребенок отдает драгоценный камень за горсть леденцов. И они глядели с наслаждением, чуть ли не с восторгом, а я смотрел на них: какие они были жалкие, малорослые, на добрый фут ниже своих предков! Я смотрел и видел глаза, оживленно блестевшие, но лишенные мысли.

А это были представители некогда великой нации, и она все еще мнила себя первым народом на земле. Они с таким увлечением, с таким восторгом следили за фейерверком, что я уже не мог сомневаться: расцвет и величие этого народа позади, а теперь он быстро катится по наклонной плоскости – к упадку и вырождению...

После фейерверков начали танцевать фанданго. Здесь можно было встретить все те же лица, почти без изменений те же наряды. Лишь сеньоры и сеньориты переоделись, да иная деревенская красотка сменила грубую шерстяную юбку на другую из пестрого миткаля, отделанную оборками.

Танцевали в просторном зале Дома капитула[11], который выходил на площадь. В этот праздничный день вход был открыт для всех. В пограничных городах Мексики, несмотря на классовые различия и деспотизм властей, во всем, что касается развлечений, сохраняется своеобразное демократическое равенство, смешение представителей низших и высших слоев общества, чего никогда не встретишь в других странах. Приезжих англичан и даже американцев это всегда удивляло.

В зал для танцев впускали всякого, кто пожелает, лишь бы он заплатил за вход. Бок о бок с богачом в прекрасном костюме тонкого сукна можно было увидеть скотовода в кожаной куртке и бархатных штанах до колен; а дочка богатого торговца танцевала рядом с крестьянкой, которая своими руками месит тесто и ткет шали.

Комендант, Робладо и лейтенант прибыли на бал в полном параде. Здесь же были и алькальд с жезлом, и священник в широкополой шляпе, и отцы иезуиты в своих развевающихся сутанах, и вся месная знать.

Тут и богатый коммерсант дон Хосе Ринкон со своей дородной супругой и четырьмя толстыми, вечно сонными дочерьми; и супруга и вся семья алькальда; и девицы Эчевариа с братом-щеголем в костюме по парижской моде

во фраке и цилиндре; на всем балу он один был в таком наряде. Здесь и богатый землевладелец сеньор Гомес дель Монте с тощей женой и несколькими довольно тощими дочерьми – этим они отличались от сотен коров, бродивших по его пастбищам. Здесь же блистает и красавица Каталина де Крусес, дочь богатого владельца рудников дона Амбросио; отец не отходит от нее и не спускает с нее глаз.

Помимо этих важных особ, тут присутствуют и люди менее значительные: и служащие с рудников дона Амбросио, и конторщики торговых предприятий, и молодые скотоводы из долины, и рудокопы, и пастухи, и охотники на бизонов, и даже городские бедняки с дешевыми серапе на плечах. Кого только не было на этом балу!

Оркестр состоял из бандолы[12], арфы и скрипки; танцевали вальс, болеро, коону. Можно прямо сказать, что лучше не танцуют и в Париже. Пеоны, в коротких кожаных куртках и штанах до колен, и те танцуют с таким изяществом, будто они профессора этого дела; а деревенские красотки в коротких юбочках и пестрых туфлях порхают по залу, словно балерины.

Робладо, по обыкновению, не отходил от Каталины и танцевал с ней почти все танцы, но она не смотрела на его золотые эполеты – ее взор блуждал по залу, словно искал кого-то. Было очевидно, что она невнимательна; она почти не слушала Робладо и явно тяготилась его обществом.