Читать книгу "Отвергнутая королева - Мира Вольная"

Я отвернулся, распорол волкодлака и принялся пробиваться дальше, вперед. Где-то там, позади этого всего я ощущал что-то большое. Гораздо большее, чем все то, что лезло сейчас на нас. И был уверен, что именно оно вывело тварей на гарнизон.

Неправда, что у нежити нет сознания, неправда, что ими движут лишь инстинкты. Им удается сохранить подобие разума, удается даже развить его, если тварь живет достаточно долго: иначе бы они не сбивались в стаи, иначе бы у них не было некоего подобия вожака.

Чвакала под ногами болотяка, визжали мертвые, ноги вязли почти по щиколотку в останках и рыхлых внутренностях, скалились и скользили безмолвные тени, слышался лязг и свист клинков охотников, падали чуть ли не на башку мертвые гарпии и ошметки их плоти, а я упрямо продирался вперед, убивая только тех, кто лез совсем под руку.

Я был уделан слизью, трухой и черной кровью с ног до головы, как будто в брюхе у кого-то побывал, а не пол-оборота по топи метался. Полагаю, что за ходячий труп меня не приняли и не пришили только из-за сумеречных клинков.

Чем дальше я пробирался, тем меньше становилось нежити, но тем яростнее вела себя та, что попадалась.

А буквально через пару лучей я наконец-то увидел то, что искал. И застыл. Потому что понятия не имел, что за тварь была передо мной, а это более чем странно. Теневые знают всю нежить, это записано на подкорке, как в литкралле.

Урод был не очень большой, чуть крупнее ярморочного осла, вытянутое тело, серо-синюшная кожа, натянутая на костях, как на барабане, тупая будто скошенная морда, ни глаз, ни ушей. Острые локти передних и задних лап торчали над спиной, как у паука, из пасти на землю стекала мутная, желто-коричневая слюна, сама пасть была похожа, скорее, на лепестки тюльпана, если, конечно, не принимать во внимание толстые острые клыки. По всему телу шипы и костяные наросты, как иголки, стопы плоские, вытянутые, без пальцев, как будто одна сплошная кость, оканчивающаяся загнутым когтем.

Красотка.

Что ты, мать твою, такое?

Оно не было живым: воняло гнилью и смертью, Основная не слышала биения сердца, не ощущала в этом тока крови, но…

Тварь была явно гораздо разумнее, чем ее собратья.

Подняла безглазую морду, стоило мне появиться, пригнулась к земле. Оно не издавало звуков, только высунуло язык, похожий на жало - серый, толстый, длинный - как змея пробовало воздух на вкус, мой запах в нем. Нападать не торопилось, вообще не двигалось.

Так же стоял, замерев, и я. Пытался понять, что это за дрянь, из чего оно такое получилось, помянул добрым словом великого князя Малейского.

―

Не дай Церра, это его кривых рук и извращенных мозгов дело…

Основная слилась с телом, а я соединил клинки, загоняя в них Утреннюю, разбудил Дневную и Ночную, готовясь.

Урод поднял башку, склонил ее вбок, пригнулся еще ниже к земле, почти касаясь брюхом болота, напряглись передние лапы, глубже увязая в жиже.

Хорошо бы просто ранить это достаточно, чтобы оно ослабело, но недостаточно, чтобы сдохло.

Вот только урод шанса мне не оставил. Метнулся с чудовищной скоростью, беззвучно, раскрыв пасть, целясь то ли в горло, то ли в грудь.

Пришлось действовать на опережение.

Я рванул навстречу, ушел в сторону, как только поравнялся с тварью, взмахивая оружием, отворачивая лицо: наглотаться внутренностей желания не было. Скорее почувствовал, чем услышал, как распарывает оружие кости, кожу, мясо нежити. Тварь снова не издала ни звука, замерла как раз в тот момент, когда я обернулся, покачнулась и рухнула, расплескивая гнилые кишки и мясо, то, что когда-то было кровью. Пахнуло так, что заслезились глаза.

Я опустил меч, разъединил клинки и отпустил тени, подходя к уроду. Он еще шевелился: дергал лапами, обрубком хвоста, извивался жирным слизняком, хлюпая по болотной жиже, язык, раскрывались и закрывались верхние «лепестки» пасти.

- Что ты такое?

Само собой, оно мне не ответило, дернулось только сильнее, заставляя быть осторожнее и внимательнее. Невероятно сильный и живучий уродец. И все еще непонятный, слишком разумный. 

Дрянь, стекающая из пасти, даже на вид казалась ядовитой. Утренняя догадку подтвердила.

Я скрестил клинки, воткнул их остриями в землю, захватив шею твари, и дернул. Голова отделилась легче, чем я ожидал.

- И что же ты тут нашел? – протянул Дакар, останавливаясь рядом. Выглядел он не лучше меня: тоже весь в слизи и болоте.

- А что б я сам знал, - пожал плечами, отправляя сумеречные клинки в ножны на спине. – Ты видел такое раньше?

- Нет, - чуть помедлив, все же ответил друг.

- Вот и я нет, - кивнул, разворачиваясь к мужику. – Пришли кого-нибудь после, чтобы забрать… это.

- Ага, - теневой коснулся бока урода мечом. – Любопытная дрянь.

- Очень, - не стал спорить. - Она сильная и… умная.

- Мы знаем, что у них есть мозги, - скрестил на груди руки ректор СВАМа, поворачиваясь в ту сторону, откуда пришел.

- Эта умнее. В разы, - покачал я головой, поворачиваясь следом. Над гарнизоном вставало солнце, горизонт окрасился в алый и золотой. – Тебе просто любопытно стало, куда я поперся, или есть какая-то причина, почему ты здесь?

- Оба варианта. Вестник из Шхассада пришел. Она там. Отследили по всплескам - было еще два. Последний недалеко от Сарраша.

- Отмоемся и отправимся, - протянул, делая шаг в сторону гарнизона.

- А доспать?

- В Сарраше доспим, - усмехнулся. – Не хочу терять ни вдоха.

- Церра, я полагал, ты тут хоть немного неуемную жажду деятельности стравил, - проворчал Дакар. – У тебя есть план?

- Стравил. И да, план есть, - я растянул губы в предвкушающей улыбке.

Скоро, уже очень скоро мои мечи напьются свежей, а не гнилой крови.

Глава 3

Тебе странно, что я люблю синее.

Мне странно, что ты любишь красное. Давай на этом и разойдемся.

Убеждать друг друга в неправильности этой любви, все равно что бросать камешки в стену - увлекательно, но абсурдно.

Из разговора Катарин и Хайдара Зайнаша

Катарин Равен

Я лежала без сна и пялилась в потолок, не потому что не могла уснуть, а потому что голова трещала так, что хотелось лезть на стену или размозжить ее об эту самую стену. Раскаленная спица ворочалась в висках, огромная лапища скручивала желудок, спазмы которого грозились перерасти в тошноту, цветные круги мелькали разноцветными витражами перед сомкнутыми веками. Желание сдохнуть крепло с каждым лучом. 

Не получалось думать, малейшее шевеление, собственное дыхание отзывалось новой вспышкой в мозгах, о том, чтобы дойти до ванной, и речи быть не могло.