Читать книгу "Беседы и размышления - Серен Кьеркегор"

Но нельзя ли совсем кратко указать, чему именно учат лилия и птица, когда учат радости, то есть каково содержание этих уроков радости; нельзя ли совсем кратко изложить решающие для этих уроков мысли? Да, это нетрудно сделать; ведь в том, в чем лилия и птица столь просты, в том они, конечно, не бездумны. Так что это нетрудно; не будем только забывать, что ответ уже содержится в том, что само кажется необычайным сокращением: в том, что лилия и птица сами есть то, что они преподают, сами выражают то, учителями чего они являются. Это – отличная от непосредственной и первой изначальности тем, что лилия и птица в самом строгом смысле из первых рук получают то, что они преподают, – приобретенная изначальность. И эта приобретенная изначальность у лилии и птицы, это опять же – простота; ведь когда преподавание просто, оно не так сильно зависит от того, изложение чего потребовало бы обычных и повседневных выражений или же высокопарных и ученых, – нет, оно просто состоит в том, что учитель сам есть то, что он преподает. И так обстоит дело с лилией и птицей. А учат они – и это опять же выражается их жизнью, – кратко говоря, следующему: есть только сегодня, – и на это есть падает бесконечное смысловое ударение, – и не нужно, совершенно не нужно никак заботиться о том, что будет завтра или в любой следующий день. Это не легкомысленность, якобы свойственная лилии и птице, это радость, которую приносят молчание и послушание. Ведь если ты молчишь в том торжественном безмолвии, какое царит в природе, завтрашний день не существует; и если ты послушен, как послушно творение, то завтрашний день не существует, злосчастный день, изобретение болтливости и непослушания. Но если на почве молчания и послушания завтрашний день не существует, то в молчании и послушании только сегодня есть – а значит, есть та радость, какая есть в лилии и птице.

Что такое радость или – быть радостным? Быть радостным значит поистине самому быть присутствующим; а это значит быть самим собой поистине присутствующим, это и есть – «сегодня», это и есть – быть сегодня, поистине быть сегодня. И в той мере, в какой ты действительно есть сегодня, в той мере, в какой ты являешься самим собой полностью присутствующим в пребывании сегодня, в той мере злополучный завтрашний день не существует для тебя. Радость – это настоящее время, и сюда падает все смысловое ударение: настоящее время. Поскольку Бог блажен, Он, как Вечный, говорит: сегодня, Он, как Вечный и Бесконечный, является Самим Собой, присутствующим в пребывании сегодня.

«Но, – скажешь ты, – лилии и птице, им это легко». Отвечу: никаких «но» ты не имеешь права приводить – но учись у лилии и птицы так быть самим собой, полностью присутствуя в пребывании сегодня, чтобы тебе тоже быть радостью. Но, как сказано, никаких «но»; ведь это серьезно, ты должен учиться радости у лилии и птицы. И еще меньше права имеешь ты важничать, как важничаешь, когда, видя, что лилия и птица просты в этом делании, ты – возможно, для того, чтобы почувствовать, что ты – человек, – становишься остроумным и, рассуждая об одном лишь завтрашнем дне, говоришь: «Лилии и птице, им это легко, для них словно бы и нет никакого завтрашнего дня, который бы их мучил, но человек, который ведь не только имеет заботу о завтрашнем дне, что он будет есть, но и заботу о дне вчерашнем, о том, что он ел, – и все это бесплатно!» Нет, никакого остроумия, никаких мешающих учению шалостей! Но научись, хотя бы начни учиться у лилии и птицы. Ведь никто не имеет права всерьез считать, что то, чему радуются лилия и птица, и все подобное этому – что все это ничтожно и не заслуживает радости. То, что ты появился на свет, что ты есть, что тебе «сегодня» надлежит быть; то, что ты появился на свет, что ты родился человеком; то, что ты можешь видеть, подумай, ты можешь видеть, что ты можешь слышать, что ты можешь обонять, что ты можешь чувствовать вкус, что ты можешь осязать, что солнце светит тебе – и ради тебя, что, когда оно устает, появляется луна и зажигаются звезды; что приходит зима и вся природа меняет наряд, изображает незнакомку – чтобы развеселить тебя; что приходит весна и птицы прилетают огромными стаями – чтобы порадовать тебя, что пробивается зелень, что лес хорошеет и стоит как невеста – чтобы тебе доставить радость; что наступает осень, что птица улетает не для того, чтобы набить себе цену, о нет, но чтобы не наскучить тебе, что лес прячет свой наряд до следующего раза, то есть чтобы в следующий раз суметь порадовать тебя: и это-то ничтожно и не заслуживает радости! О, если бы я смел браниться; но из почтительности к лилии и птице я не посмею этого сделать, и потому я, вместо того чтобы сказать, что нечему здесь радоваться, скажу, что если все это не заслуживает радости, тогда нет ничего, что заслуживало бы радости! Подумай, что и лилия, и птица – сама радость; а ведь у них, понятное дело, гораздо меньше того, чему можно радоваться, чем у тебя – у тебя, кто также может радоваться лилии и птице. Учись поэтому у лилии, учись у птицы, они – учителя: они суть здесь, они суть сегодня и они суть радость. Если ты не радуешься, глядя на лилию и птицу, которые ведь – сама радость, если ты не радуешься, глядя на них, и не желаешь от радости учиться у них, тогда с тобой дело обстоит так же, как с ребенком, о котором учитель говорит: «Дело здесь не в нехватке способностей, к тому же предмет столь легок, что о нехватке способностей не может быть и речи; здесь дело, конечно, в чем-то другом, возможно, всего лишь в подавленном настроении, к которому нельзя относиться сразу слишком строго и обходиться с ним как с нежеланием или даже упрямством».

Итак, птица и лилия – учителя радости. И все же есть у лилии и птицы забота и тягота, как и у всей природы есть забота и тягота: разве не стенает вся тварь[18] от тления, которому подпала не по своей воле? Все подвержено тлению! Звезда, как бы прочно она ни держалась на небе, да, и та, что держится прочнее всех, должна сойти с места и упасть, та, что никогда не сходит со своего места, должна сойти с него и свалиться в бездну; и весь этот мир со всем, что в нем есть, – мир, который должен смениться[19], как меняют одежду, когда она обветшает, – добыча тления! И лилия, даже если она избежит судьбы быть сразу брошенной в печь, все же должна будет увянуть, прежде вкусив понемногу и того и другого. И птице, даже если ей будет позволено умереть в старости, все же придется когда-то умереть, разлучиться с тем, что она любит, прежде вкусив понемногу и того и другого. О, все на свете тленно, и все рано или поздно становится тем, что оно есть, – добычей тления. Тление, тление – это вздох – ведь быть подверженным тлению значит быть подверженным тому, о чем вздыхают: заточению, оковам, заключению в темницу; и вздох говорит: тление, тление!

И все же лилия и птица абсолютно радостны; и здесь ты поистине видишь, сколь право Евангелие, когда оно говорит: ты должен учиться радости у лилии и птицы. Ты не можешь и мечтать о лучшем учителе, чем тот, кто, неся бесконечно глубокую тяготу и заботу, все же абсолютно радостен и – сама радость.

Как же лилии и птице удается то, что выглядит почти как чудо: в глубочайшей тяготе и заботе быть абсолютно радостными; когда ожидает столь ужасное завтра, быть здесь, то есть быть абсолютно радостными сегодня – как им это удается? Они поступают здесь бесхитростно и просто – так лилия и птица ведут себя всегда – и устраняют это завтра, как если бы его не существовало. Есть одно слово апостола Петра, который вместил лилию и птицу в свое сердце, будучи прост, как они, – слово, которое лилия и птица принимают совершенно буквально, – ах, и именно то, что они принимают его совершенно буквально, как раз и помогает им. В этом слове заключена огромная сила, если принять его совершенно буквально; когда же его не принимают, в буквальном смысле следуя буквам, то оно в большей или меньшей мере теряет силу, становясь в конце концов ничего не значащей манерой речи; но чтобы принять это слово совершенно буквально, нужна абсолютная простота. «Бросьте все ваши заботы на Бога»[20]. Смотри, лилия и птица всегда в совершенстве делают это. С помощью совершенного молчания и совершенного послушания они бросают – да, как самая сильная метательная машина бросает нечто прочь от себя, и с такой же страстью, с какой человек бросает прочь от себя самое для себя отвратительное – все свои заботы прочь от себя; и бросают их – с той же меткостью, с какой бьет самое меткое огнестрельное орудие, и с той же верой и уверенностью, с какой только самый искусный стрелок попадает в цель, – на Бога. И в то же «теперь» – и это самое «теперь», начиная с первого мгновения, сегодня, одновременно с первым мгновением есть то, что есть здесь, что присутствует – в то же «теперь» они оказываются абсолютно радостны. Удивительная ловкость! Суметь схватить сразу все свои заботы и затем суметь столь ловко бросить их прочь от себя и столь точно попасть в цель! И все же лилия и птица проделывают это, и потому в то же «теперь» они оказываются абсолютно радостны. И ведь все это совершенно в порядке вещей: поскольку Бог Всемогущ, Ему бесконечно легко нести весь мир и все заботы мира – вместе с заботами лилии и птицы. Какая неописуемая радость! А именно радость о Боге Всемогущем.