Читать книгу "Дух геометрии - Алиса Ханцис"

– Жалко. А то можно было бы радиоуправление придумать…

Он подошел к нам – вразвалочку, но глаза уже горели – то ли интересом, то ли просто ревностью. В узком проеме чулана стало тесно, и не верилось, что когда-то мы без труда помещались там втроем.

7

Наверное, я выглядела очень одинокой, сидя в самом углу ресторана, у стены, выкрашенной наполовину в красный, наполовину в белый. Незнакомец занял столик напротив, долго ждал заказа, кидая на меня любопытные взгляды. Потом сказал: «Как у вас ловко получается. А я вечно мучаюсь с этими палочками. Вы, наверное, часто тут бываете?» Я ответила – нет, не часто. Слишком сложно было бы объяснять, что в этом ресторане я впервые, а палочками научилась орудовать просто так, из спортивного интереса. Мне давно хотелось прийти сюда, перенестись в чужой мир хотя бы мысленно. Но ожидания не оправдались. Суши мне не понравились – я любила рыбу, но йодистый привкус водорослей вызывал в памяти сиротливые холмики салата из морской капусты, из года в год украшавшие наш с мамой праздничный стол. А главное – невозможно было никуда перенестись, зная, что эта простая еда, японский аналог бутерброда, доступна здесь только людям с достатком. Неважно, сидишь ли ты внутри, под коробчатыми фонариками, свисающими с потолка, или идешь по улице мимо стилизованной Фудзи на стекле витрины, – отовсюду видно, что это не более чем потемкинская деревня, островок мнимого благополучия.

Наверное, поэтому я не стала возражать, когда незнакомец, спросив разрешения, подсел за мой стол. На вид чуть постарше меня, типичный белый воротничок из новых. Мне хотелось поболтать, чтобы смягчить разочарование от еды. Он оказался приятным собеседником – из тех, кто умеет хотя бы делать вид, что слушает другого.

– Геодезист, надо же, – удивленно повторил он. – Такая милая девушка… И как, трудно было работу найти?

– Да как везде, наверное. Кто ищет, тот найдет. Меня после института сразу на две работы взяли, хоть разорвись. Одна в экологическую экспедицию, за копейки. Другая здесь, в строительной фирме.

– И вы, конечно, выбрали второе.

Выбирала ли я? Мне хотелось поехать на казахскую границу, где задыхается в нечистотах великая река, сгорая, как раковый больной. Но мама, узнав об этом, вся сникла. Я решила, что она боится расставания, и стала объяснять, что это совсем ненадолго, что Урал – не край земли. «Да я не про то», – она по-прежнему не поднимала глаз. На расспросы не отвечала, пыталась уйти из комнаты под любым предлогом и лишь потом, сделав усилие, сказала: «Наташка со своим из Турции приехала. Говорит, красота, лучше всякой Ялты. А мы с тобой на море ни разу не были».

Море… Для меня оно всегда было рядом – глянцево синело с настенной карты, пойманное в невод широт и долгот; шумело в персиковом устье рапаны, которую мама много лет назад привезла из Сухуми. Я должна была подарить ей это – настоящий курортный отпуск, излечивающий и душу, и тело. Сил не было смотреть, как она мучается.

Было ли это моим выбором?

– Конечно.

Он кивал – одобрительно, понимающе. Говорил банальные комплименты, шутил; предложил заплатить за меня. Наверное, это было бы приятно, но кровь моя, давно загустев, текла еле-еле – хоть сажай пиявок. Я рассчиталась первой и ушла, оставив его сидеть в углу.

Так непривычно было никуда не спешить. До прихода отца с работы оставался еще как минимум час, а торчать одной в его холостяцкой съемной квартире мне сегодня не хотелось. По широкому проспекту катили, как на параде, иномарки всех мастей, брызгая из-под колес бурой жижей. Рваное, в облаках, солнце стекало каплями с прозрачных сталактитов, которые украшали, без разбору, и старые фасады, и безвкусный новодел. А в витрине мехового магазина продолжалась зима, и царственные шубы отливали искристым серебром на безупречном искусственном снегу. Серенькая кроличья куртка, которую я купила маме на весну, казалась рядом с ними деревенской простушкой. Но мама, сослав на антресоли свое подростковое пальтишко, была так рада, будто облачилась в горностая.

Отец опередил меня минут на пять. Он выглядел уставшим: тоннели метро заливало грунтовыми водами, и работа, без того нервная, изматывала его еще сильнее. Я не раз заводила разговоры о смене места, но сама понимала, что всё это лишь попытки очистить совесть. Кому нужен бывший геолог в возрасте за пятьдесят? До пенсии еще далеко, а сидеть на моей шее он не будет.

– Мама-то не против, что ты ночуешь? – спросил отец, нарезая хлеб.

– Нет, она сама предложила у тебя остаться.

После суши мне хотелось пить, и я, отказавшись от ужина, налила себе чаю в большую щербатую кружку. Рассказывать отцу про ресторан я не стала.

– Слушай, Ясь, – начал он, едва усевшись за стол, будто заранее приготовил речь. – У нас на работе мужик есть, у него сын в Англии учится. Я подробностей не знал, а тут разговорились что-то. Он МИФИ закончил, а потом на иностранную стипендию подался. На Западе же стипендию не платят студентам, но можно получить что-то вроде гранта на исследование. Он сейчас докторскую там пишет. Всё оплачено: и учеба, и жилье, и на еду хватает. Ты бы прозондировала почву – вдруг по твоей специальности тоже такое есть?

Я продолжала машинально звякать ложкой, глядя, как чай закручивается в атласную воронку. Уехать за границу, на несколько лет? Оставить маму одну? Ведь с первой же зарплаты я купила то, о чем уже давно втайне мечтала: два мобильных телефона. Себе – всепогодный «Эрикссон», оранжевый, как строительная каска, и такой же надежный. Ей – маленькую изящную «Нокию», который можно было одевать, как куклу, в разноцветные панельки. Мама хмурилась: «Я прямо как арестант себя чувствую!» – и часто забывала свой телефон дома, нечаянно или намеренно. Но мне все-таки стало немного спокойней.

– Не знаю… Я не уверена, что хочу.

– Да ты что! Это ж такой опыт, такие возможности. Разве тебе неинтересно? Можно было бы экологией заниматься – ты ж хотела.

– Не знаю, – повторила я. – Надо подумать.

Пока отец мыл посуду, я разобрала лежавшие в прихожей газеты. Он постоянно покупал газеты, читал их от корки до корки и решал все кроссворды. Это помогало ему расслабиться. Я развернула одну, и взгляд упал на фотографию: голубая Земля в прожилках облаков, черный треугольник неба в углу кадра и на этом контрастном фоне – крестовина космической станции, похожая на гибрид планера с телеантенной.

Да, я ведь видела по телевизору.

– Ты читал? – я протянула газету отцу. – Станцию «Мир» затопили.

– Читал…

Он сполоснул последнюю тарелку, выключил воду и начал вытирать посуду ветхим полотенцем, сосредоточенно наморщив лоб.

– Знаешь, я когда в школе учился, у нас все пацаны хотели быть космонавтами. Все! Ты представь, мы ж были деревенские, коровам хвосты крутили. Где ты сейчас такое найдешь? А тогда все смотрели в небо. Время было особенное… Понимаешь?

Конечно, я понимала. Мне самой не верилось, что можно одним махом похоронить столько надежд.