Читать книгу "Пять откровений о жизни - Бронни Вэр"

Жизнь не стояла на месте, и вскоре после этого ужина мы потеряли связь друг с другом. Однако спустя несколько лет мы снова встретились, и у меня появилась возможность рассказать семье о своей неопытности и о том, как мне стыдно было им врать. Они великодушно меня простили, сказав, что отсутствие опыта я с лихвой восполнила эмпатией и сочувствием. Они, как и я сама, с самого начала чувствовали, что я лучше других подходила на роль сиделки их матери. Было очень приятно снова увидеться и вспомнить, что мы пережили вместе. Каждую зиму я по-прежнему ношу кофту Стеллы и вспоминаю ее добрым словом. Прошлой зимой, сидя в этой кофте, я перечитывала книгу, которую она мне подарила, то и дело останавливаясь и улыбаясь своим воспоминаниям. Работа сиделкой действительно познакомила меня со многими потрясающими людьми.

Но, как бы там ни было, свой урок я усвоила и решила больше никогда не врать клиентам. Даже если говорить правду порой тяжело, для меня это единственный возможный вариант.

Сделав вывод из этого опыта, я смогла простить сама себя, и это главное.

Первое сожаление

Жаль, что мне не хватало смелости жить так, как хотелось мне, а не так, как от меня ожидали другие

Грейс очень быстро стала одной из моих любимых паллиативных пациенток. Это была крошечная женщина с огромным сердцем. Ее доброта передалась и детям, не менее щедрым и открытым людям, чем она сама.

Грейс жила в дальней части города, где у нас было мало клиентов. Ее дом стоял на тихой, ничем не примечательной улице, где не было дорогих особняков. Первый раз оказавшись в этом районе, я подумала, что это идеальная декорация для съемок телесериала о жизни обычной семьи, потому что все вокруг источало энергию семейной жизни. Больше всего в самой Грейс и в ее родных мне нравились их здоровая практичность и искреннее радушие.

Наши первые дни с Грейс начались так же, как они обычно начинались со всеми пациентами: мы понемногу знакомились, рассказывая друг другу истории из жизни. Звучали хорошо знакомые мне комментарии о том, что Грейс утратила человеческое достоинство и теперь кто-то должен вытирать ей задницу, да еще этой ужасной работой вынуждена заниматься такая симпатичная молодая женщина, как я. Я уже давно привыкла к этой стороне своей работы и всегда пыталась успокоить своих пациентов на этот счет. Болезнь мигом избавляет людей от эго. Когда человек смертельно болен, его личное пространство исчезает на глазах. Принятие ситуации – и того, что кто-то вытирает вам попу, – становится неизбежным по мере того, как болезнь не оставляет вам сил волноваться о таких мелочах.

Грейс вышла замуж более полувека назад и всю жизнь была образцовой женой и матерью. Она воспитала чудесных детей и теперь радовалась внукам, уже подросткам. Однако ее муж был настоящим домашним тираном, так что долгое замужество Грейс было весьма неприятным. Для всех, особенно для Грейс, стало большим облегчением его внезапное решение переехать жить в дом престарелых.

Всю свою замужнюю жизнь Грейс мечтала о независимости от мужа, о путешествиях, о свободе от его тиранических замашек, да и просто о том, чтобы жить незамысловатой, счастливой жизнью. Когда ее муж перебрался в дом престарелых, ей было уже за восемьдесят, но для своего возраста она была в очень приличной форме и хорошо себя чувствовала. Крепкое здоровье позволяло ей свободно распоряжаться своей жизнью.

Однако вскоре после обретения долгожданной свободы Грейс почувствовала сильное недомогание. В течение нескольких дней врачи диагностировали неизлечимую болезнь, причем на поздней стадии. Особенно обидным было то, что заболевание Грейс спровоцировала многолетняя привычка ее мужа курить в доме. Болезнь развивалась стремительно, и уже через полтора месяца Грейс полностью лишилась сил и оказалась прикована к постели. Она могла только медленно доковылять до уборной с чужой помощью, опираясь на ходунки. Тем мечтам, которые она лелеяла всю свою жизнь, не суждено было сбыться. На них не осталось времени. Мысль об этом не оставляла Грейс ни на минуту, причиняя ей ужасные мучения.

«Почему я просто не делала, что хотела? Почему я позволяла ему мной командовать? Почему я была такой слабой?» – эти вопросы звучали из уст Грейс регулярно. Она злилась не только на мужа, но и на себя – за то, что не нашла в себе смелости противостоять ему. Дети Грейс подтверждали, что ее жизнь действительно была очень нелегкой. И они, и я бесконечно ей сочувствовали.

«Никогда никому не позволяй мешать тебе делать то, что хочешь, Бронни, – говорила мне она. – Прошу тебя, пообещай это умирающей старухе». Я пообещала, а также рассказала Грейс, что мне повезло иметь мать, которая на личном примере научила меня независимости.

«Только посмотри на меня, – говорила Грейс. – Я умираю. Умираю! Как это возможно, что я столько лет ждала свободы и независимости, а теперь для них слишком поздно!» Это была настоящая трагедия. Я знала, что никогда не забуду этого напоминания жить только так, как мне хочется.

В первые недели нашего знакомства мы часами болтали в спальне Грейс, уставленной памятными безделушками и увешанной портретами родных. Но состояние ее здоровья быстро ухудшалось. Грейс объясняла мне, что вовсе не против брака. Она считала, что брак может быть прекрасной возможностью вместе расти и развиваться. Но она была против убеждения, распространенного среди людей ее поколения, что брак нужно сохранять любой ценой. Именно так и поступила сама Грейс, отказавшись от собственного счастья. Она посвятила жизнь мужу, который считал ее любовь и заботу чем-то само собой разумеющимся.

Теперь, на пороге смерти, Грейс стало все равно, что о ней подумают, и она ужасно мучилась оттого, что это осознание не пришло к ней раньше. Много лет она притворялась счастливой и жила так, как от нее требовало общество. Только теперь она поняла, что у нее всегда был выбор и она могла жить иначе, но побоялась принять это решение. Хотя я и пыталась ее успокоить, убеждая, что ей нужно простить себя, она была безутешна.

За те годы, что я работала сиделкой, большинство моих пациентов были долгосрочными: я ухаживала за ними месяцами, до самой смерти. От многих из них я впоследствии слышала те же слова, которые сказала мне Грейс – слова, полные страдания, отчаяния и безысходности. Из всех сожалений, которые я выслушала, сидя у постелей умирающих, это было самым частым: «Жаль, что мне не хватало смелости жить так, как хотелось мне, а не так, как от меня ожидали другие». Именно эта мысль огорчала их сильнее всего, потому что осознание истины пришло к ним слишком поздно, чтобы исправить положение.

«И я ведь вовсе не желала прожить какую-то выдающуюся жизнь, – объясняла мне Грейс во время одного из множества наших разговоров. – Я хороший человек, я никому не хотела зла». Грейс была добрейшей женщиной и при всем желании не смогла бы никому навредить. Это было просто не в ее характере. «Но я хотела пожить и для себя тоже, и так и не набралась смелости».

Теперь Грейс понимала: всем было бы только лучше, если бы ей хватило смелости исполнить свое желание. «То есть всем, кроме моего мужа, – говорила она с отвращением к самой себе. – Я была бы куда счастливей и спасла бы свою семью от этого несчастья. Почему я его терпела? Почему, Бронни?» Она рыдала, сотрясаясь всем телом, а я обнимала ее, пытаясь утешить.