Читать книгу "Болотный цветок - Вера Крыжановская"

— Да, ты прав, Костя; я должен быть спокоен и осторожен. Спасибо, друг, за трезвое слово и обещаю тебе, что ничего не выдам, пока у меня не будет в руках явного доказательства преступности жены. — Через несколько минут оба они ушли в кабинет. Марину трясло, как в лихорадке. Едва ушел ее отец, как она скользнула словно тень в противоположную дверь, пробралась к себе в комнату и заперлась.

В душе боролись страх за отца и негодование на мачеху; виденная ею сцена между графом и Юлианной указывала, как будто, что подозрения отца, может быть, и основательны. Но, Боже мой, что будет, если он подметит какой-нибудь эпизод в этом роде? Ведь он убьет Юлианну и Земовецкого! Какое несчастье, какой срам и несомненные угрызения совести впоследствии!

Теперь единственным спасением во всех горестях для нее была молитва, и она стала на колени перед образами.

На следующий день они были вечером в театре, и Марина, к великому неудовольствию, заметила графа в первом ряду кресел. В антракте он пришел поклониться Адауровым и, не замечая, казалось, холодности Павла Сергеевича, остался у них в ложе на весь следующий акт.

Марина была как на иголках, и ее неудовольствие было таково, что, когда Земовецкий ушел, а Юлианна села в глубине ложи, она подошла к мачехе и вполголоса сказала:

— Хотела бы я знать, зачем это граф, как тень, бродит по пятам за вами?

Юлианна чуть вспыхнула.

— Я могу обратиться к вам с тем же вопросом, дорогая Мара, — смело и полунасмешливо ответила она. — Но, по правде говоря, не могу же я выгнать Станислава за то только, что он любуется вами.

Марина промолчала. Она не посмела ответить что-либо, могущее возбудить внимание отца и, может быть, усилить его подозрения, тем более, что в этот миг она уловила усмешку на лице Павла Сергеевича. Значит, он все слышал, хотя и разглядывал внимательно залу в бинокль.

А генерал все слышал, и вдруг его осенила мысль, что Марина, может быть, действительно приглянулась графу: она была достаточно хороша для этого. Тогда перешептывания жены с графом могли оказаться попросту сватовством.

Это соображение его успокоило; ухаживанье с этой стороны опасностью не угрожало, а неудовольствие Марины указывало, что граф ей не нравился и только.

Шел конец марта. Как-то поутру, проводив от ца на службу, Марина по обыкновению пошла в будуар мачехи, чтобы читать с нею до завтрака, и в зале остановилась вдруг в замешательстве.

Из будуара доносился громкий разговор и визгливый голос Тудельской:

— Нет, нет! Не буду я молчать, а уличу тебя, бесстыдная кокетка, подлая интриганка, похитившая у меня сердце Станислава. А я-то, дура, столько месяцев служила ширмой для ваших любовных проказ! Но с меня довольно этих шуток, и теперь вы у меня в руках. Я вас выследила и перехватила письмо графа, достаточно выразительное, чтобы открыть глаза этому ослу Адаурову, кто тот кудесник, что награждает его наследником на шестом году супружества. Сегодня же пошлю это письмо твоему мужу и заранее поздравляю с ожидающим тебя приятным объяснением.

Дверь с шумом распахнулась, из будуара вылетела, как бомба, Тудельская и пронеслась, не заметив прислонившейся к стене и подавленной слышанным Марины. Искаженное злобой и покрытое красными пятнами лицо Тудельской, несмотря на белила и румяна, привело Марину в ужас, но тотчас же мысль об отце заслонила собою все.

— Бедный папа! Жизнь его вторично разбита… Что-то будет, когда он узнает про свое бесчестье? Несомненно он вызовет на дуэль графа, и вдруг его убьют?

Невыразимая жалость охватила душу Марины. Чтобы избавить дорогого отца от всего этого срама и горя, она готова была, не задумываясь, пожертвовать жизнью… Но где выход, в чем спасение и возможно ли?

Она бросилась в будуар и застала Юлианну, судорожно рыдавшую на диване, уткнувши голову в подушки.

Схватив мачеху за руку, она стала ее трясти.

— Что вы наделали? — строго, глухим голосом спросила Марина. — Как вы посмели изменить отцу? Если он узнает про свой позор, его жизнь будет разбита; он убьет графа или будет сам убит.

Юлианна вскочила с дивана; страх и злость, видимо, боролись в ней.

— Вы слышали бредни этой фурии?

— Да, я все слышала. Говорите, что в этом письме, которое она собирается прислать отцу?

— Я не знаю, — в замешательстве пробормотала Юлианна. — Это письмо от Стаха ко мне… quelques paroles d ' amour … и ничего более, но этого достаточно, чтобы меня погубить.

Она схватилась обеими руками за голову.

— Вы не знаете, Марина, как ревнив ваш отец, и как он страшен в гневе. Он убьет не только графа, но и меня. Подлая ведьма эта Тудельская! Она без ума от Станислава и собиралась даже разводиться, чтобы выйти за него, а он и ухаживал-то за ней ради забавы; теперь же он, конечно, высказал ей всю истину. Тогда из мести, не знаю как, она украла письмо и хочет сделать неслыханный скандал. Боже мой! Боже мой! Что мне делать? Я лучше отравлюсь или убегу.

Она бросилась на диван, злобно кусая свой батистовый платок.

— Бесноваться теперь не время, сообразите лучше, нельзя ли перехватить это письмо, чтобы как-нибудь предупредить скандал. Я готова охотно вам помочь, если могу.

Юлианна выпрямилась и, опершись на руку, задумалась; через несколько минут она подняла голову и как-то странно взглянула на бледную, стоявшую перед ней Марину.

— Перехватить письмо почти невозможно. Текла примет свои меры, чтобы оно дошло по адресу. Хотя есть средство уладить все это… Но о такой жертве я не смею даже заикнуться…

— Да говорите! Ради отца я на все готова, потому что знаю, как он вас любит.

— Нужно, чтобы вы взяли все на себя… сказали бы, что граф писал вам, и что вы любите друг друга, а что я только покровительствовала вашей любви. Словом, я уж сумею объяснить все, как следует, а вам-то Поль поверит: он знает, что вы неспособны лгать. Но… в результате вам придется выйти замуж за Станислава… Согласитесь ли вы на это?

Марина словно застыла, слушая ее.

— Я должна выйти за графа?.. — глухо переспросила она, бледнея. — В чем же тут помощь? Тудельская все равно не замедлит разоблачить обман…

— О, нет! Ее клевету мы объясним ревностью и желанием вызвать разрыв между вами и графом. Но, повторяю, я не смею ждать от вас подобной жертвы…

Марина прижала руку к сердцу и задумалась; на ее бледном расстроенном лице читалась тяжелая душевная борьба.

Через несколько минут, показавшихся Юлиан-не вечностью, она начала тихим голосом:

— Из любви к бедному папе я готова пожертвовать собой. Но, если у вас в душе осталась хоть капля совести, вы поклянитесь мне на распятии, что никогда в жизни не посягнете более на счастье и честь отца.

Юлианна, с трепетом наблюдавшая за ее душевной борьбой, услыхав такое решение, упала перед Мариной на колени и с плачем стала целовать ее руки.